Крыса-любовь - Мойя Сойер-Джонс

Знаю, что вы сейчас подумали. Настал идеальный момент, чтобы сознаться. Выложить Джули все разом. Все равно разоблачения не миновать. А так у меня был хороший шанс, что Джули не станет очень уж шуметь из-за моего признания. Где-то пятьдесят на пятьдесят, совсем неплохо в нашем положении. Да я бы и сознался — правда, правда! Если бы только Джули в тот день не надела новое платье — шелковое розовое, с застежкой спереди. И если б я не уловил аромат ее свежевымытых волос. И если б в ту самую секунду она не подняла глаза к моим печальным, незадачливым висячим друзьям и не наградила их одобрительным кивком и улыбкой. И если б я не увидел краешком глаза какое-то шевеление под потолком, очень похожее на кивок в ответ. Это была мгновенная легкая дрожь — раз, и все. Но ей-богу, они шевельнулись!

Так что не судите строго. Да, я слабак. Может, даже эгоист (скотина, подонок, негодяй, и… спасибо, дорогой читатель, пока достаточно). Но я вдруг понял, что могу потерять гораздо больше, чем думал.

Мне показалось, что лучше будет оставить все как есть, пока Джули не узнает меня настоящего, в неадаптированной авторской версии. А там, глядишь, все решится само собой. А пока Джули будет осваиваться со мной, я потихоньку освоюсь с ней. Мне это тоже было очень нужно, ведь замученная и усталая Джули, которую я знал, даже близко не напоминала сирену, что разгуливала по моей мастерской с бокалом рождественского мерло в руке. Подозреваю, это был не первый ее бокал в тот день. У нее под поясом уже явно что-то плескалось.

На самом деле никакого пояса на ней не было. Джули-сирена вся состояла из нежных, непрерывных, волнистых линий. Шелк платья легко льнул к ее изгибам, как «форд-кабриолет» стелется по горному серпантину: повторяет все извивы, нигде не тормозя. Раньше я не замечал у нее таких форм. Каким-то чудом Джули за одну ночь вся обратилась в тело.

Она стояла напротив меня, за скамейкой. Я наливал вино, а Джули пыталась объяснить, зачем пришла. И врала напропалую, причем очень неумело.

По ее словам, она заглянула в мастерскую на удачу, «вдруг там окажется Гордон» (наверняка вранье), потому что «вчера где-то забыла солнечные очки, может, у него в машине» (точно вранье — очки сидели ободком у нее на макушке). И вообще, она надеялась застать тут Гордона, потому что после того, как они вместе побывали в моей мастерской, она «увидела его в новом свете» (а это, может, и правда). Она вчера послушала, что Гордон говорит про брата и «про то, какой он талантливый» (святая правда!), и только тогда поняла…

— …как я была к нему несправедлива!

— Ко мне?

— Да не к вам. — Она слегка смешалась. — К Гордону. Вас я совсем не знаю.

— А, ну да. Пардон. И что дальше?

— Вчера я увидела его с совсем другой стороны, и оказалось, что он очень чуткий и отзывчивый человек.

Он? То есть я?

— Сначала, когда мы познакомились, я решила, что он… — Джули скорчила рожицу, потом вдруг осеклась: — Ой, нет. Наверно, не надо так говорить. Это несправедливо.

Он — что?

Джули рассеянно водила рукой по скамье, прослеживала пальцами трещины и выбоины, гладила приставшие кусочки глины и капли застывшей краски. Сейчас ее пальчики обводили большую выпуклую блямбу пролитой лазури. Завораживающее движение. Очень чувственное.

Я склонился к ней, чтобы подлить вина. Интересно, она сама-то знает, как чудесно пахнет?

— Говорите, Джули, не стесняйтесь, — подбодрил я. — Это Гордон связан профессиональной тайной. А вы — нет. Он-то психотерапевт, у него рот на замке. Но вы клиентка, вам можно не сдерживаться. Это очень естественно. Так что вперед. Гордон сказал бы, что это хороший знак. Здоровый. И потом, что вы можете сказать о нем такого, чего я сам не знаю?

И я опять подбодрил ее, на этот раз улыбкой. Она пригубила вино и улыбнулась в ответ. Губы у нее тоже были новые, под стать ее новым формам. Аппетитные.

— А вы ему точно не расскажете? — В ее вопросе было больше кокетства, чем тревоги.

Будь на ее месте любая другая женщина, я решил бы, что она со мной флиртует. А может, она и впрямь флиртовала (сам бог велел, с ее-то губами).

— Буду нем как рыба, — заверил я. — Слово скульптора.

Так себе клятва, конечно. Скульптор мать родную продаст за хороший камень. Но в тот момент я поклялся бы чем угодно, только б Джули не замолкала. Да и кто бы не поклялся! Все мы готовы с раскрытым ртом слушать чье-то лестное мнение о нас самих. Даже если (как в моем случае) собеседник и не в курсе, что делает именно это.

Джули понизила голос — напускала таинственность:

— Сначала я решила, что он просто хам.

Он? Я?

— Гордон?

— Ну вот, так и знала, что лучше помолчать, — спохватилась Джули.

Признаюсь, я был в шоке. То есть я, конечно, подозревал, что поначалу показался ей слегка… необычным. Ну, может, не очень приятным в общении. Но чтобы хамом…

— Нет— нет, продолжайте, — произнес я вслух. — Я вас понимаю. Наверное, многие думают так же, как вы.

— Вполне возможно, — задумчиво согласилась Джули.

Что, правда? Есть кто-то еще?

— Но ведь теперь я так не думаю. Гордон… он такой… Чем больше я с ним общаюсь, тем больше он растет в моих глазах.

Уф, хоть что-то хорошее.

— Теперь я поняла, что он очень меня вдохновляет.

О, это еще лучше.

— Он такой честный человек. Искренний, открытый. У вас замечательный брат, Арт.

Джули испустила долгий вздох, от которого у меня самого перехватило дух. Она как-то незаметно передвинулась ближе ко мне — так близко, что я мог сосчитать веснушки у нее под ключицей (четыре).

— Он вам правда нравится? — спросил я.

— Очень! Он такой умный. На меня столько всего навалилось, а он меня вытаскивает. Он очень интересный человек. И такой собранный. Такой ответственный.

Ее палец опять нашел застывший наплыв краски, этот голубой сосок. Она все дразнила его, трогала, теребила. Я верил всему, что она сказала обо мне. Каждому слову. И чувствовал, что бесповоротно, по уши влюбляюсь. В себя.

Взгляд Джули вырвал меня из любовного транса.

— А как он в вас верит, Арт! Мне это очень нравится. Он считает, что вы ужасно талантливый. — Она взяла мою руку и прижала к своей груди — пылко, настойчиво. — Он знает, что вы закончите все свои скульптуры. Даже и не сомневается.

Это я-то не сомневаюсь?

— Не сомневаюсь… то есть не сомневается? — И вы их закончите! Я знаю! — Она уже готова была бороться за дело Гордона. Его вера стала ее верой. — И он в вас не ошибся. Теперь я это вижу.

Джули возвела глаза к моим подвескам, будто эти неподвижные чудища были ангелами, несущими благую весть.