Забытые письма - Лия Флеминг

«В угоду своим желаниям она разрушила наши жизни – и твою, и мою. Пишу тебе, чтобы ты трезво взглянул на вещи. Христа ради, возвращайся домой, пока не стало слишком поздно!» – молил он.

В ночной тиши он достал кожаный несессер для письма и выплеснул на бумагу все, от чего болела душа, печатными буквами написал на конверте свое собственное имя и отнес к почтовому ящику у входа, чтобы посыльный утром же забрал его.

Лишь сделав это, он смог спокойно греться на солнышке. Словно камень с души свалился. Энгус прочтет письмо и поймет, какая тревога скрывается за резкими словами.

То, что его никто не навещал, ничуть Гая не огорчало. Зато у него было время спокойно почитать или позаниматься в спортивном зале. Он сблизился с тремя офицерами, лечившимися в Хольт-парке от алкоголизма, и вечерами они собирались вчетвером – удивительно, но эти ребята всегда ухитрялись где-то раздобыть спиртное и неизменно распивали бутылочку. Они поверили в его рассказ и поделились с ним своими невеселыми историями – излагая все без прикрас, окрасив повествование черным юмором, так хорошо ему знакомым. Все они прежде времени постарели и слишком часто надеялись найти мужество на дне бутылки.

Прошло еще две недели. Эллиот-Джонс листал вчерашнюю «Таймс», уныло зачитывая бесконечный список погибших.

– Новый корм червям, – вздохнул он. – Место – возле какого-то там Пашендейля[21]… Никто не слышал? Очередное наступление завязло в грязи… Вест, погляди, да тут целая команда из твоего захолустья, – и он запустил газетой в сторону Гая.

Тому совсем не хотелось читать, но любопытство победило. Длинные колонки фамилий, пара знакомых. Как вдруг одна строчка словно шарахнула его по лбу. Капитан Гай Эртур Чарльз Кантрелл, пропал без вести, предположительно убит. Дрожь охватила его, и он выпустил из пальцев газету.

– Что с тобой? Кто-то знакомый? – спросил Бриттон.

Гай не мог проронить ни слова. Язык прирос к нёбу, во рту пересохло, перед глазами все плыло. С усилием он кивнул.

– Прости, старина… Не повезло, – сочувственно кивнул Андерсон, поднимаясь со стула и протягивая руку за своей палкой. – Глоток бренди твоим нервам сейчас просто необходим. – И он извлек из набалдашника трости потайную серебряную фляжку. – Ну-ка бери… Не будет никакой зависимости, не бойся. Интересно, неужели они в самом деле ожидают, что мы сможем вернуться в тот ад без такого вот подкрепления… Возьми, попробуй пустить слезу где-нибудь в одиночестве. Правда, поплачь… Док говорит, помогает, а у меня вот ни слезинки не осталось.

Шатаясь, Гай вышел из комнаты и уставился за окно, не в силах поверить прочитанному. Энгус мертв. Он-то знает, что означает «пропал без вести»: разорван снарядом, разбросан по нейтральной полосе, частей тела не опознать, утоплен в грязной жиже, затоптан – и выплывет спустя много месяцев в виде гнилого мяса.

Энгус, рыдал он, вот ты и получил свою вожделенную славу! Как может быть, что тебя больше нет? Разорвались нити, связавшие их друг с другом еще в материнской утробе. Как он мог ничего не почувствовать? Как мог не почувствовать его смерти так же, как Энгус почувствовал его раны?

А теперь он совершенно один на всем белом свете. Если бы Энгус остался дома, не постигла бы его самого участь брата? Почему брат погиб, а он все еще жив?

Он вобрал эту боль, а следом пришла и горькая мысль, что теперь он свободен. Гая Кантрелла больше нет. Есть только Чарльз Вест, который волен отправляться куда пожелает, не связанный никакими обязательствами.

Попасть на фронт еще раз он не может – слишком рискованно, но есть и другие службы, где может он пригодиться. Никто не посмеет упрекнуть его в дезертирстве. В клинике он добровольно, может покинуть ее в любую минуту. До Ливерпуля рукой подать. Что может быть лучше портового города, если тебе надо смешаться с толпой, исчезнуть и воскреснуть заново?

Какой эгоизм предаваться таким мыслям, когда родной брат лежит мертвым… И мать наверняка сломлена горем – как сохранить твердость духа, не броситься ее утешать? Но нет, это теперь ее жизнь, не его. Он напишет доктору Макензи, попросит выяснить обстоятельства гибели и заодно предупредит его, что не собирается возвращаться под именем Энгуса.

Он стал сиротой, и теперь его переполняло чувство вины, что он написал такое жестокое письмо брату. Но с сегодняшнего дня он отвечает только за себя, может жить как заблагорассудится, ни с кем не считаться – даже с Сельмой.

Кто знает, быть может, она просто плод его юношеского воображения. Все, с прошлым порвано, оглядываться назад нельзя – нельзя сидеть и стенать над тем, как могло бы быть и чего нет. Ничто больше не привязывает его к Вест-Шарлэнду, одни лишь печальные воспоминания, и нет такого закона, который предписывал бы ему возвращаться.

Он сам оплачет брата, не разделит ни с кем своего горя. Всю оставшуюся жизнь он будет скучать по нему, но Энгус погиб, гоняясь за своей мечтой. Что ж… Чарльз Вест должен жить теперь за обоих.

Какой далекий, долгий путь

Ведет к земле мечты,

Там трели соловьиные

И белый лик луны.

Стоддарт Кинг, 1915

Хестер едва нашла в себе силы выкопать яму у дальней ограды розария – достаточно глубокую, чтобы похоронить в ней пропитанную кровью форму Энгуса. Сверток в коричневой бумаге, словно из прачечной в Совертуэйте, пришел спустя две недели после полученной телеграммы.

Она развернула бумагу, не зная, какой ужас она скрывает. Смрад запекшейся крови, грязи и сырости заставил ее с отвращением отпрянуть. Живое не может так пахнуть. Так пахнут смерть и разложение.

Брюки и китель были разорваны, не хватало рукава и одной штанины. В сверток милосердно не вложили исподнее, но она тут же представила себе истекающего кровью, разорванного на части сына. Разум отказывался принимать остальное.

Фуражка смята, пропитана кровью и потом. Да как они смеют отправлять семье такое непотребство? Только ремень и пряжка не пострадали. Она сохранит их. И письма, конечно.

Мои сыновья, мои прекрасные сыновья погибли, рыдала она, не желая глядеть на изуродованную форму и не в силах отвести от нее глаз. Нет в сражении никакой славы – одни окровавленные конечности, порванные сухожилия, переломанные кости, страдания. Думал ли он о ней, умирая там, в грязи? Вот она закапывает в землю его одежду, и та сгниет, станет частью земли. Когда-нибудь она посадит розы на этом родном холмике.

Она сидела, нежно прижимая к себе офицерский планшет, поглаживая его и глядя на темную землю. После того как Энгус погиб летом 1917 года во второй битве при Ипре, всякая надежда на то, что Гай помирится с ней, пропала. Гибель сына утянула за собой всю семью в смрадную жижу Пашендейля.