Сват из Перигора - Джулия Стюарт

Закончив рассказ, Эмилия вдруг осознала его сексуальный подтекст и залилась краской. Почтальон же, не обративший внимания на пылающие щеки хозяйки, признался, что история просто замечательная, и в изумлении провел рукой по мраморной крышке.

Войдя в grand salon, Жильбер Дюбиссон тотчас выразил восхищение перекидным двусторонним полом и поинтересовался гнилостным запахом, шедшим от одного из гобеленов. И на сей раз хозяйка рассказала ему абсолютно правдивую историю о том, как в годы царствования Людовика XIII виконт де Бранкас, камергер Анны Австрийской, выпустил руку королевы при входе в залу pour alleer pisser contre la tapisserie. Эту легенду предыдущий владелец замка вычитал в какой-то книге и с тех пор предавался новому хобби с завидным рвением. После чего Эмилия вышла из залы и лишь на полпути по коридору вдруг сообразила, что ее гость отстал. Она вернулась как раз в тот момент, когда почтальон с предовольнейшим видом торопливо покидал комнату, и Эмилия готова была поклясться, что унюхала запах свежей мочи.

Жильбер Дюбиссон, который чувствовал себя так же превосходно, как и его хозяйка, попросил показать ему знаменитые фамильные овощи. В кроваво-красных лучах изнуренного борьбой вечернего солнца они прошли вдоль древней стены, поросшей дикими ирисами. Владелица замка осторожно раздвинула спутанные плети ежевики и диких трав и первым делом продемонстрировала почтальону земляничный шпинат с его крошечными плодами, кои она превращала в джем и выставляла на продажу в окне деревянной билетной будки для бесчисленных толп туристов, которые так и не повалили. А листья, прибавила она, на вкус напоминают лесной орех, и готовить их следует как шпинат.

Затем Эмилия перешла к грядке спаржевого латука и обратила внимание почтальона, что вместо сердцевины в центре находится стебель, которого вполне хватает на одну порцию. Есть его можно сырым, в салате, уточнила владелица замка, или варить на пару как спаржу.

Под конец она с гордостью показала лучок-порей, который можно собирать круглый год. Из луковиц как раз только-только прорастали тонкие зеленые перышки. При виде всего этого богатства остолбеневший почтальон пришел в такой неописуемый восторг, что Эмилия тотчас нарвала к ужину всего понемножку.

После экскурсии по саду хозяйка и ее гость вернулись на кухню, где Эмилия Фрэсс довершила главное блюдо вечера — угря, тушенного в бургундском вине. К сожалению, владелица замка забыла предупредить Жильбера Дюбиссона о том, что собирается поджечь каплю коньяка, которую добавила, доведя блюдо до кипения с кубиками бекона, и почтальон от неожиданности даже подпрыгнул. Когда гость слегка успокоился, Эмилия провела его в столовую с полом pisé, где свет зажженных свечей трепетал на хрустальных гранях ваз с абрикосовыми цветами…

Спазмы в пустом желудке сдернули Гийома Ладусета с дивана, и он уныло побрел наверх. С сожалением глянув на сухую ванну, сваха прошел в спальню и выдвинул ящичек прикроватной тумбочки. А затем сел на кровать, оперся спиной об изголовье, вытянул ноги перед собой и принялся любовно смазывать охотничий «нонтрон» Эмилии Фрэсс с самшитовой рукояткой и выжженными на ней старинными узорами. Забыв снять одежду двухдневной давности, Гийом погасил ночник и приготовился к очередной ужасающей ночи в открытом море. Менее чем через час волны беспокойства бушевали по дому свахи с такой свирепостью, что даже чертова курица Виолетта вылезла из своего укрытия, запрыгнула на кровать и весь остаток ночи провела на его подушке, страшась утонуть.

…После ужина — который оказался гораздо длиннее, чем ожидалось, ибо они все никак не могли наговориться, — Эмилия Фрэсс вышла проводить Жильбера Дюбиссона. В лунном свете волосы владелицы замка сияли серебром, летучие мыши привычно резали петли в ночи над двором, и оба поблагодарили друг друга за восхитительный вечер. Жильбер Дюбиссон галантно взял руку владелицы замка и поцеловал. Затем еще раз сделал ей комплимент, похвалив ее старинное платье цвета корицы, будто обрезанное по колено. И на прощанье добавил, что если ей понадобится помощь, чтобы соскоблить со стен эту жуткую плесень, он всегда к ее услугам. Именно в тот момент Эмилия потеряла всякий интерес к Жильберу Дюбиссону.

На следующее утро «Грезы сердца» стояли закрытыми. В ту ночь Гийому Ладусету так и не удалось поспать: краткие приступы забытья прерывались судорожными попытками утопающего глотнуть воздуха. Проборовшись с волнами всю ночь, лишь под утро, когда солнце ринулось в бой, измочаленный сваха провалился в глубокий сон. Точно выброшенный штормом на сушу, он лежал на спине без сил, с вытянутыми руками-ногами. Чудовищный храп заглушил даже трезвон будильника. И лишь после того, как Гийом медленно открыл глаза и обнаружил перед своим носом скорбную морду чертовой курицы Виолетты, он понял, что окончательно проснулся. Вопль ужаса был такой силы, что ошалевшая птица тотчас снесла яйцо.

Выскочив из постели, Гийом скинул влажную одежду и, вляпавшись в склизкую жижу разбитого желтка, кинулся в ванную. На сей раз сваха не посмотрелся в зеркало над умывальником, боясь, что отражение лишь еще больше собьет его с толку. Он надел шелковый халат цвета «бургунди», затянул пояс на холмике зимнего плюмажа, вставил ноги в тапки, взял полотенце и косметичку и побрел к муниципальному душу. Бессонная ночь лишила его дара речи, и он лишь хмуро покачал головой, когда Фабрис Рибу подошел к нему и поинтересовался, не хочет ли Гийом опрокинуть стаканчик. Поначалу он даже не почувствовал безжалостной температуры воды, что лилась ему на голову, превращая усы в мокрую обвисшую подкову. Но вскоре ледяной душ привел сваху в чувство, и он понял, что более не в состоянии терпеть эти неудобства.

Адские муки в желудке погнали Гийома к холодильнику, и он приготовил себе омлет, в который добавил горстку lardons. Но соленый бекон тут же напомнил о бурной ночи, и, вновь впав в отчаяние, сваха не смог найти в себе силы подняться из-за стола. Когда в следующий раз он взглянул на часы на кухонной плите, было уже почти время обеда. Убедив себя, что открывать «Грезы сердца» на столь короткий период бессмысленно, он остался там, где сидел, наедине со своими мыслями, что забрасывали его образами, видеть которые ему совершенно не хотелось.

Через несколько часов Гийом Ладусет все же встряхнулся, и ему стало стыдно за свое поведение: негоже взрослому человеку сидеть в халате — каким бы элегантным тот ни был, — пока весь остальной мир трудится в поте лица. Отпирая дверь брачной конторы, Гийом был уже в свежей одежде, а усы — пусть и без следа былой славы — бодро топорщились. Он перевернул табличку на внутренней стороне двери, сварил себе кофе и, прихлебывая из чашечки и раскачиваясь на вращающемся стуле, сказал себе, что главное — пусть Эмилия Фрэсс будет счастлива. Но сам же себя не услышал.

Он только-только достал папку — довольно тонкую — со своей клиентурой, как входная дверь приоткрылась и показалась голова. Это была голова Стефана Жолли, который хотел узнать, все ли в порядке, ибо кое-кто из его покупателей обратил внимание, что «Грезы сердца» закрыты все утро. Гийом ответил, что неважно себя чувствовал, и булочник вошел, еще раз вдавил давешнюю крошку пирога в пол и опустился на подушку с вышитым вручную редисом.