Ушкуйник. Бить врага в его логове! - Юрий Корчевский

Взошел Константин степенно, чай, не воин простой, а воинский начальник теперь. Присягу принес – служить городу и республике Вятской честно, не жалея живота и самой жизни для защиты от врагов.

Взревел народ радостно, а еще больше – когда Костя объявил, что ставит народу три бочки пива и бочку вина.

Кого стали избирать посадником, Мишаня и слушать не стал. Хотел к Косте пробиться, поздравить его с назначением земским воеводой, да не смог. Дружинники оттеснили толпу, образовав проход, и Юрьев быстро ушел.

Не знал тогда Михаил, что Юрьев будет служить вятчанам верой и правдой до 1486 года, а затем – изменит. Войско вятское в Устюг воевать пойдет, Костя – воеводой. Костя целиком и полностью на стороне Великого князя Московского был, а Устюг – владения московские. Устюг взять? Великий князь Московский Иван Третий разгневается, проиграть битву – вятичи не простят. Взяв топор, направился он с сыном Торопом в лес, да и утек, бросив войско. Явился в Сосновец, жители которого дали ему подводы и людей многих.

Великий князь вятского воеводу принял ласково, уделами пожаловал – были Косте даны города Дмитриев, Руза, Звенигород, а в 1504 году – еще и сельцо Таганинское.

Был у Кости пасынок – Васюк, умерший в плену у крымских татар в 1501 году, и судьбой которого Юрьев не интересовался. А вот сынок его внуками одарил: Афанасием Костяевым, ставшим впоследствии дьяком, и Осипом Костяевым, ставшим стрелецким головой.

Ближе к вечеру Мишаня направился было к Косте, да не пустили. У дома воины стояли на карауле, один из них Мишаню узнал.

– Никого не велено пущать, купец. Прости, приказ выполняю. У него сейчас пир, вся старшина собралась. Завтра приходи.

Возвратился Мишаня домой несолоно хлебавши. А и пусть, небось Костя и без Михайловых поздравлений обойдется. И так Мишаня целую неделю вече ждал, хотя в плавание мог уйти еще три дня назад, а сейчас каждый день дорог. Потому как зима на носу. Однако до Нижнего не так и далеко, путь многажды хоженый, известный, потому Мишаня и не волновался особо.

Предупрежденный еще вчера Павел уже ждал на причале. Гребцы перекладывали товар поудобнее – как всегда перед плаванием.

Мишаня поздоровался с кормчим уважительно, за руку, да на ушкуй оба взошли. И в путь. Ветер попутный, не студеный. «Кончилось лето, – с сожалением подумал Михаил, – опять кафтаны надевать, а потом тулупы да валенки».

Зимой жизнь почти замирала. Крестьянам делать нечего – поля под снегом, у купцов обозы санные редкие. А много ли на сани погрузишь? Это же не судно. И опаснее намного – не дремлют тати лесные. Власть-то законная, почитай, в двадцати верстах от любого города заканчивается. А дальше – как повезет.

Они добрались до Пижмы. Затем – переволок, вниз по Вые, Ветлуге… Снега еще нигде не было, но по ночам уже зябко. Почти всей командой у костра грелись. Днем еще куда ни шло, замерзнут – за весла. Через время жарко становится, кафтаны поскидывают, а там – и рубахи. В одном исподнем гребут.

Добрались до Нижнего. Ярмарка уже не работала, но торг остался. Не так быстро, как хотелось бы, но товары Мишаня продал и на обратный путь загрузился. Тканей разных загрузил почти на половину ушкуя, три десятка криц железных. Зимой от морозов даже болота замерзают, негде кузнецам плохонькое болотное железо взять, вот и пойдут крицы за милую душу. Товар хоть и тяжелый, зато не испортится.

Просел ушкуй от железа, а Мишане в радость, не пустым возвращается. По Волге вниз хорошо идти – течение попутное, а дальше все вверх да вверх – что по Ветлуге, что по Вые, что по Вятке.

Переволок чудом прошли. Опасались уже купцы плавать, по утрам в ручьях у берега тоненький ледок похрустывал. Перетащили козаки ушкуй лошадьми, выпрягли, за расчетом подошли.

– Повезло тебе, купец. Все, твое судно – последнее, теперь уж до весны.

Обрадовался Мишаня – ушкуй-то уже в Пижме покачивается. До дома – седмица пути.

Переночевали у переволока, а утром выпал снег. Сначала дождик пошел, потом снежинки появились, а потом уж и снег повалил – мокрый, тяжелый. На бортах лед нарастать стал. Водяные брызги, попадая на борта, быстро замерзали. Гребцы топорами лед сбивали, потом на весла садились и снова лед скалывали. Тяжелой дорога домой оказалась, все из сил повыбивались.

На следующей стоянке от холода пальцы на руках не гнулись, рукавицы от воды промокали моментально и не грели. Едва костер смогли развести, потому как валежник тоже промок.

Костер все-таки развели, полив хворост льняным маслом из светильника. Пока дежурный поставил треногу над костром да вскипятил воду в котле, чтобы похлебку сварить, ушкуйники забылись тяжелым сном. И до Хлынова-то оставалось всего верст тридцать с небольшим, а вот попробуй, пройди их на судне! Хорошо еще, что Павел знал все стоянки на берегу. Хоть земля чуть снегом припорошена была, а пришвартовался точно. Это ведь не новое место для ночлега обустраивать – кустарник вырубать, жерди для полога искать.

Когда похлебка была готова, Павел с дежурным едва людей растолкали.

– Вставайте, хоть поешьте – согреетесь. Голодный всегда мерзнет пуще.

Поели, наскоро на жерди холстину толстую набросили, образовав нечто вроде полога, чтобы снежок сверху не падал. Под полог – еще одну холстину, да и завалились все рядком.

Мишаня по нужде подальше за кусты отошел. И усталость да холод сыграли с ним роковую роль. Утратил бдительность Мишаня, на снег не смотрел, ничего вокруг себя не слышал, одна мысль была – быстрей под полог и – спать. Однако когда гашник на штанах затягивать стал, дошло: след чужой! И запах – пота, чеснока. Дернулся было Мишаня в сторону, к костру, да рот раскрыть не успел, как на голову обрушился тяжелый удар, и земля ушла из-под ног.

В себя пришел быстро – да толку? Во рту – кляп, руки за спиной связаны, и эти двое мужиков Мишаню за руки волокут куда-то, только ноги по кочкам бьются. Мишаня дергаться не стал – даже виду не подал, что в себя пришел. Надо сначала понять, кто это такие и чего они хотят. А пока Мишаня прикидывается, что без сознания, глядишь – и проговорятся нападавшие. А то вопросов сразу много возникло. Одного его похитители похитили или и остальную команду? Кто эти люди? Если бы убить хотели, пырнули бы его ножом сзади. Стало быть, цель у них другая.

Мысли в голове ворочались тяжело, голова после удара была каменной и болела.

– Надо было, Иван, дежурного по голове шандарахнуть, да всех и вязать, пока сонные. А ты – «давай хоть одного возьмем!» Чего он стоит-то? Красная цена – два рубля.

– Ишь ты, два рубля ему не деньги? У тебя что – кошель от монет пухнет? Тащи, дурень! Недолго осталось. Ты его, случаем, не убил?

– Не, у меня опыт. Вскоре в себя прийти должен.

– А то будет дурачком, кому его продашь?

Мишаню подтащили к землянке – вырытой в земле яме, накрытой сверху жердями и присыпанной землей. Вместо двери – полог из бычьей шкуры. Полог откинули, затащили Михаила в землянку, положили на землю. Не швырнули, а положили, хоть и не очень бережно.