У всякой драмы свой финал - Валерий Пушной

Аристарх осмотрел место аварии. Все было предельно ясно. Две машины на высокой скорости столкнулись на крутом повороте. Свидетелей нет. В автомобилях живых не осталось. Вдобавок в одном из авто — два трупа в багажнике. По результатам вскрытия их смерть наступила намного раньше аварии. Вывод, трупы везли, чтобы закопать. Документов никаких ни у кого.

В базе данных ГИБДД такой машины нет. Государственный номер авто, свидетельство, права водителя — фальшивка.

По отпечаткам пальцев выяснили, что водитель и его пассажир — уголовники со стажем. По трупам в багажнике ничего найти не удалось.

Но прошло три дня и в полицию поступило заявление из строительной компании, что исчез ее владелец вместе с водителем и телохранителем.

Акламин пригласил в морг работников компании. Рисемского и его телохранителя опознали. Водителя не было.

И все-таки Аристарх ощутил некоторое облегчение, ибо произошел небольшой шажок к разгадке происшествия. Поручил своим операм немедленно заняться поиском автомашины Рисемского и водителя, интуитивно чувствуя, что с тем тоже произошла беда.

В первую очередь Акламин подумал о вероятной связи между похищением Романа и убийством его отца, а во вторую — о возможной связи между этим происшествием и похищением Ольги. Сразу представилось, что такое предположение из области фантастики, но Аристарх не стал отбрасывать его.

Выложив в цепочку все события последних дней, он не улавливал закономерности, объединявшей их. И все-таки решил покопаться и найти хотя бы один кончик. Как знать, чем черт не шутит!

Вспомнил о Еве Нарлинской. Не успел встретиться с нею повторно, как планировал. Вопросы к ней оставались без ответов. Отыскал ее номер телефона, но никто не ответил. Позвонил в театр. Известие привело его в замешательство. Ева не появляется в театре уже несколько дней. Сначала думали, что заболела, а теперь думают, что уехала куда-нибудь.

Иначе говоря, получалось, что Нарлинская куда-то пропала. Это уже стало совсем неожиданным. События распадались на разные составляющие, которые существовали независимо друг от друга. Но Акламина это убеждало в обратном. Его интуиция связывала все в один узел. Он ломал голову, пытаясь определить центр тяжести.

Корозов, узнав от Аристарха об убийстве Рисемского, был ошарашен. Неприятно поражен. Овальное, чуть удлиненное лицо покрылось красными пятнами. Он расстегнул пуговицы пиджака и ослабил галстук. Рассказал Акламину о последнем разговоре с Олегом, когда тот настаивал на виновности Евы. Однако Аристарх с сожалением развел руками. Нарлинская тоже пропала.

Глеб про себя усмехнулся, может, она и пропала бы, если б он вовремя не взял ее за шиворот. Убийство Олега косвенно подтверждало правоту его утверждений. Глеб ни на йоту не сомневался в причастности Нарлинской к похищению Ольги, хотя не находил для этого повода.

После разговора с Аристархом, Глеб отправился на квартиру, где удерживал Нарлинскую. Хотел сам прежде Акламина добиться от Евы признания.

Да, конечно, он нарушал закон, но был твердо убежден, что клин надо вышибать клином, что с бандитами надо действовать по их понятиям, око за око, что за свою Ольгу он не должен никого щадить.

Нарлинская больше не бесилась, как в первый день, вяло прохаживалась по комнатам, томилась от жары в квартире. Часто ныряла под душ, а, выходя из-под душа, не надевала на себя никакой одежды, ходила голой. Не замечала парней, торчавших возле нее.

Первое время пыталась уложить их в свою постель, чтобы попробовать выбраться из клетки. Но получился полный облом, ни один не поддался на ее ухищрения. Они охотно ее рассматривали, отпускали скабрезные шутки, но к ней не прикасались. Как бы она не зазывала, какие бы не принимала позы — ничего не помогло. В конце концов, решила искать другой выход из положения.

Сильно раздражало то, что Корозов не появлялся. Она все-таки надеялась убедить его в своей непричастности к похищению Ольги. Уже продумала, что будет говорить и как преподнесет свои слова. Это не будет роль, написанная кем-то, и не будет рядом режиссера, который подсказал бы, как убедительнее выразить мысли. Это будут ее слова, ее режиссура, ее исполнение.

Нарлинская наверняка знала, что ее ищут сейчас. Ватюшков, наверно, с ног сбился. Но осознавала, что здесь он ее никогда не найдет, пока она сама ему не сообщит, где искать. Однако даже не могла выйти на балкон. Все двери заблокированы так, что открыть их ей было не по силам.

Дни бесцельного бестолкового сидения в четырех стенах на одном месте утомили Еву. Она была скучной, неразговорчивой, не хотела смотреть в зеркало на свое постное лицо.

В кармане у Толяна три раза в день раздавался звонок телефона. Охранник докладывал, что все нормально. И после этого только беспрерывный звук надоевшего телевизора нарушал тишину в квартире.

Когда появился Корозов с суровым выражением лица, в квартире все пришло в движение.

Соскочив с дивана, Нарлинская бросилась в прихожую навстречу Глебу. Возмущение било из нее ключом, и в этом не было никакого актерства:

— Как ты смеешь?! Как ты смеешь держать меня здесь! Ты не имеешь права! Нет никакой причины для этого! — кричала она.

— Спокойнее, Ева, иначе я не разбираю слов! — холодно и неприветливо отозвался Глеб.

— Ты оставил меня наедине с этими ублюдками! — Ева визжала, показывая на охранников. — Как ты только посмел?! Посмотри, что они со мной сделали! — она распахнула полы халата, отступая в комнату и показывая Корозову тело, на котором было два крупных синяка.

Пораженный, Глеб замер на месте, кровь закипела. Ева, заметив произведенное синяками впечатление, играла роль исступленно:

— Они насиловали меня каждый день! — кричала она навзрыд, а в глазах стояли слезы. — Этот кошмар продолжается бесконечно!

— Кто? — упругим металлическим голосом выдохнул Корозов, тяжело хрипло дыша, медленно всем телом поворачиваясь к охранникам.

— Они оба насиловали, оба насиловали по очереди! — все тем же истошным визгом рыдала Нарлинская. — Они звери! Я ненавижу их! Я ненавижу тебя! Зачем ты делаешь это со мной, Глеб? Я ни в чем не виновата! Я ни в чем! Ни в чем!

Напружинивая тело, Корозов впился взглядом в парней. Его карие глаза были страшны.

— Во дает! Настоящая артистка! — вдруг спокойно хохотнул Толян. — Ну и здорова врать, актрисулька. Задницей перед нами крутила, Глеб, это точно. Голой бегала перед нами. Показывала свои прелести. В постель упорно зазывала! Это было, Глеб. А вот чтобы мы на нее польстились, это вранье! Мы с Саньком ребята стойкие, нас на мякине не разведешь! — и снова хохотнул, трогая пальцами шевелюру. — А здорово притворяется! Правдоподобно! И плачет настоящими слезами! Душу рвет! Хорошая артистка.

В замешательстве Глеб посмотрел на другого охранника, потом оглянулся на Еву, не зная, кому верить. Недоверчиво спросил:

— Откуда в таком случае у нее синяки на теле?