Пассажир «Полярной лилии» - Жорж Сименон

class="p1">Целых два дня и две ночи, пока «Гром небесный» мотало из стороны в сторону, часть спасенных безвыходно находилась в кают-компании, где стоял тошнотворный запах казармы. Иные настолько отупели от пережитого, что за все время не сказали почти ни слова и только ели да пили, словно хотели взять этим реванш у смерти, которую видели слишком близко.

— Лучше бы и мне погибнуть! — вздыхал иногда Жаллю, заметив на палубе кого-нибудь из своих людей.»

Тут же наступал черед Ланнека молча слушать и кивать головой. Словом, каждый из двоих мучился собственной болью.

— Как думаешь, что скажут в Фекане?

И вот было воскресенье, колокола звонили к заутрене, а «Гром небесный» вползал в рейкьявикский порт. Г-н Жиль занял свой пост на баке. Муанар поднялся на палубу в толстом штатском пальто и грустными глазами смотрел на грустный пейзаж.

— Верь не верь, Жаллю, а у меня не выходит из головы, что она начинала меня любить. Одна беда: она была из Питаров. Понимаешь, что это значит?..

Ланнек смолк и указал на автомобильчик, который подъехал со стороны города и остановился на пристани:

— К нам.

В эту минуту пароход обогнул мол, и глазам моряков открылась гавань, где стояли сейчас только английский грузовоз да большой пакетбот.

— Дошел-таки! — Указал на него пальцем Ланнек.

Он не возмущался. Напротив, пожал плечами: ему это безразлично. Но когда судно, отдав якорь, начало осаживать задним ходом, все-таки не удержался и воскликнул:

— Неужели в этой проклятой стране нет ни одной живой души?

Зрелище действительно впечатляло. Безлюдно было все: и пристань, и улицы, видневшиеся за портом. Нигде никаких признаков жизни, кроме автомобильчика, стоявшего прямо на железнодорожном пути, хотя седоки так и не вылезли из него. Некому ни указать «Грому небесному» место швартовки, ни принять швартовы.

И всюду тот же контраст белого с черным, который моряки наблюдали за последние сутки. Окрашены — одни нежно-зеленым, другие розовым — только дома, но — странное дело! — в здешнем, слишком резком свете даже эти цвета казались унылыми.

В ту минуту, когда один из матросов изготовился к прыжку на пристань с риском сломать себе ногу, из машины вышел наконец респектабельный господин в шубе с каракулевым воротником, выдровой шапке и галошах.

Стараясь не испачкать перчатки, он осторожно принял швартовы, накинул огон[17] на кнехт и выжидательно остановился.

Ланнек не переоделся и остался как был: без подтяжек, без воротничка, в незастегнутом кителе, пальто нараспашку и самой грязной своей фуражке. Перед выходом в город налил себе и Жаллю по полному стакану кальвадоса.

— За наше невезение! — невесело пошутил он.

Едва сходни опустились, как из машины выскочил второй мужчина в шубе, с кожаной папкой под мышкой и заторопился к «Грому небесному».

— Господин Элсбьерн, директор Электрической компании, которая…

Господин Элсбьерн, первый и более высокий из посетителей, произнес свою тираду по-английски на мостике, где Ланнек принял его, не предложив даже сесть.

— Я вынужден был захватить с собой судебного исполнителя, чтобы официально засвидетельствовать опоздание на двое суток, которое…

— Свидетельствуйте все, что вам угодно, — отрезал Ланнек, не дав себе даже труда перейти на английский, потом отошел в сторону и облокотился на поручни.

Город, однако, не совсем вымер. Из деревянного дома на пристани высыпали люди в зеленоватых мундирах и непривычно высоких фуражках.

«Таможенники или полиция», — догадался Ланнек, равнодушно спустился к себе в каюту за документами и вернулся одновременно с появлением полицейских, поздоровавшихся так же натянуто, как директор Электрической компании.

— Не знаете, где можно достать свинцовый гроб?

— Свинсовигроп? — переспросил тот из прибывших, у кого было больше всего нашивок.

Ланнек не знал, как будет «гроб» по-английски; он достал словарь, отчеркнул нужное слово ногтем, и полицейские подозрительно уставились на него.

— Завтра, — объяснили ему. — Сегодня воскресенье.

Закрыто. Все закрыто.

Из кают-компании высыпали рыбаки с «Франсуазы» в обносках не по росту, которые нашли им на «Громе небесном». Ланнек раскурил трубку, а полицейские приступили к формальностям.

— Ваше свидетельство на перевозку пассажиров?

— Мое — что?

Ланнеку указали на несоответствие списочного и наличного состава команды. У него хватило смелости вспылить. Терпения объясняться — тоже. Эти люди вместе с судебным приставом и директором Электрической компании обнюхивают его судно, как крысы! И Ланнек неожиданно для себя бросил полицейскому офицеру:

— Свидетельства на перевозку трупов у меня тоже нет!

Оробелый, стушевавшийся Муанар попытался тем не менее уладить дело миром и начал что-то втолковывать властям, указывая на капитана.

— Оставь ты их, Жорж! На кой они нам черт?

В конце концов Ланнек все-таки переоделся: ему предстояло сходить в управление портом, на таможню и домой к полицейскому начальнику, ведавшему регистрацией иностранцев.

— Ты со мной, Жаллю?

Он шагу не мог теперь ступить без товарища, и тот отправился с ним, невзирая на свой слишком узкий костюм.

На пристани, где земля была черная, под ногами похрустывала лишь тонкая корочка льда; зато в городе мостовые были вызывающе белыми и звонкими, как каменная кладка, позади которой — пустота.

Вдвоем они увидели, как из пяти протестантских церквей разного толка повалил народ, но не задержались хотя бы для того, чтобы полюбоваться немногими женщинами в национальных головных уборах, напоминающих римские шлемы.

Для обоих это было только скопище черных фигур на слишком белых улицах, и, покончив с формальностями, французы сразу отправились на поиски кафе.

Разгрузка начнется только завтра. Завтра, все завтра — даже разрешение спасенным сойти на берег.

Кафе были закрыты. Владельцы не давали себе труда отвечать неурочным посетителям. Люди на улицах оборачивались и с откровенным любопытством рассматривали их.

— Хочешь пари, что горожане скопом повалят к пароходу?

Ланнек не ошибся. Девушки, парами выходившие из церквей, важно фланирующие молодые люди, господа в шубах, целые семьи — словом, весь город, узнав о гибели «Франсуазы», неторопливо, как церковная процессия, потянулась к порту.

— Понимаешь, Жаллю, раз она из Питаров, я обязан вернуть ее Питарам. И все-таки…

Ланнек не закончил мысль, тем более что она была не очень отчетливой. Он просто смутно чувствовал, бессознательно ощущал, что, продлись рейс еще несколько дней, Матильда, пожалуй, стала бы настоящей Ланнек.

— Она не знала меня, старина! Прожила два года в браке, но осталась чужой. А тут какая-то сволочь напела ей…

На площади, застроенной новенькими домами, красовалась гостиница под названием «Текла». Ланнек вошел, толкнул дверь, справа заметил бар и бутылки.

— Эй, дайте-ка нам выпить!

Официант во фраке заколебался, вполголоса поговорил с кем-то, пребывавшим в служебном помещении за стеной, и наконец подошел взять заказ.

— Мне бы только узнать, кто написал записку!..