Благочестивые вдовы - Ингрид Нолль

Понимаю Дино. На его месте я бы тоже не прошла мимо такой девушки. Но этот ходок должен жениться на ней быстрее, иначе она найдет кого-нибудь еще. Такая будет счастлива, лишь став женой и матерью. А Дино не нужны ни дети, ни заботы… Впрочем, это не мои проблемы.

В самом деле, я ненадолго уснула. Мне приснился покойный англичанин. Он восстал из мертвых и требовал назад свои владения. Сон был неприятный, я обрадовалась, что проснулась. Точно ли проснулась? Я оглядывалась вокруг, удивляясь, что лежу в затемненной спальне на тосканской вилле, словно попала внутрь сновидения.

Все правильно. От этого дома не отделаться даже во сне.

Спать больше не хотелось, и я стала слоняться по комнатам и коридорам, но, не встретив никого, кто бы мог составить мне компанию, вернулась к себе, залезла обратно в кровать. Рядом, на книжном стеллаже, стояло несколько художественных альбомов. Специально для скучающих гостей. Я притянула к себе один. Книга оказалась академическим исследованием жизни и творчества американской художницы Мэри Кассат, написанным Памелой Ланчит. Напрасно я недооценивала Пам.

И комнату для гостей украшали картины, выдававшие пристрастие хозяйки к импрессионизму. Но рядом с Матиссом все они – просто куски гофрокартона! Пакет с моей картиной лежал возле кровати, на мраморном полу с зелеными прожилками. Не вставая с кровати, я вынула из пакета свое сокровище, сняла наволочку.

Матисс теперь мой! Одалиска юна, цветы нежны – магия и мудрость Востока, воплощенные в изяществе европейского стиля.

Вдруг солнечные лучи брызнули на постель: с террасы вошла Пам. Беззвучно и быстро, как блуждающий дух. Я инстинктивно дернулась, пытаясь спрятать полотно, но поздно – Памела спикировала на картину, как коршун.

Сказать, что она ей понравилась, – ничего не сказать. Пам впала в экстаз, в какой способны впадать только одержимые коллекционеры.

– Божественно! Просто невероятно! Откуда у вас это чудо?

– Наследство.

– О! Синьора происходит из древнего и богатого рода?! – съязвила Пам.

Отчаянным умственным усилием – поскольку была застигнута врасплох – я выдумала богатых пращуров и растраченное состояние: трагическое фиаско на бирже. Но увлекательная история моего семейства не заинтересовала Пам вовсе.

– Как вы, безусловно, знаете, эта вещь написана в начале двадцатых годов. Ваш дедушка вложил в нее не много, а теперь у вас есть возможность заключить выгодную сделку. Сколько вы хотите за картину?

Нужно подумать, но времени на размышление не было. Самым умным выходом мне показалось воздержаться пока от любых сделок. Продажа картины повлечет за собой экспертизу, и выяснится, что полотно краденое… И расследование пойдет за расследованием, как цепная реакция. А это совсем ни к чему.

– Не продается, – уверенно отказала я.

Глаза Памелы метнули молнии, она напомнила мне Кору, снедаемую алчностью.

– Я богата. Мы можем договориться.

– Не выйдет! – уперлась я и вновь натянула на картину пеструю ткань.

Пам посмотрела на меня, как удав на кролика. Я почувствовала, что краснею.

– Картина – подлинник, чтоб мне лопнуть! – сказала Пам. – Краденая?

– Нет! – врать, так врать до конца.

Памела не поверила:

– Нет смысла скрывать! Если она принадлежит какому-нибудь музею, это можно определить за минуту. В любом случае я бы не продала вновь такое сокровище, однажды завладев им. Я возьму «Одалиску» с собой в Америку, повешу в спальне. Придется менять обои… Но дело того стоит! Как было бы хорошо видеть ее каждое утро, едва открыв глаза, – я была бы тогда весь день довольна и счастлива!

Возможность продать картину абсолютно без риска казалась очень заманчивой, но сдаться без боя – ниже моего достоинства. Если ей сейчас отказать, она предложит действительно хорошие деньги!

– Счастье и радость за деньги не купить! Нельзя же получить все, чего хочешь.

Мои слова только насмешили Памелу:

– Смотрите-ка, яйца учат курицу! Ваша философия, дорогуша, справедлива, если речь идет о людях, о чувствах… Но у всякого предмета есть своя цена, значит, его можно купить, вопрос лишь – за сколько.

Вот как рассуждают миллионеры. Я обещала подумать. В самом деле, подумать не помешает.

С этого момента Памела стала бегать вокруг меня, как самая радушная и гостеприимная хозяйка на свете, предупреждая мои малейшие желания, досаждая своей заботой. Спросила, не хочу ли я посмотреть усадьбу. Не говорить же ей, что я все тут знаю не хуже ее.

Пока мы ходили, Пам продолжала говорить о своей любовной драме:

– Мы познакомились на вернисаже в Сиене. Все картины, что висят в доме, написаны им. Я скупила все его творения лишь потому, что он сам мне очень понравился. Потом я поняла, что он всего лишь эпигон. Жаль, я слишком легко дала себя обмануть. И виллу я купила, чтобы быть к нему ближе: мечтала об идиллии вдвоем, среди садов. Но он почти не приезжает, сижу тут одна. Все знакомые, друзья остались в Штатах, я чувствую себя здесь чужой.

Напрасно Пам взывала к моему сочувствию: и история глупая, и, если бы она не позволила себе в нее вляпаться, у нас с Корой было бы куда меньше проблем. О продаже картины мы больше не говорили, но, думаю, у нее, как и у меня, она все равно из головы не шла.

Лючия подала ужин довольно рано. Я наивно ожидала утонченную тосканскую кухню, но откуда ей взяться – хозяйка предпочитала немилосердную диету: грейпфруты, салат с сельдереем, куриные грудки и один крекер. Ноль калорий, не разгуляешься. Только в напитках Пам себя не ограничивала.

После ужина, а точнее, после вечернего приема пищи я разыграла небольшое недомогание и укрылась в своей комнате, чтобы не столкнуться с Дино, когда тот приедет за подружкой.

К моему удивлению, подружка Дино оказалась весьма прозорливой – тяжело ему с ней придется! – и вскоре возникла передо мной с подносом в руках. Разгадав мои тайные желания, Лючия принесла поджаренный с чесноком хлеб, пеккорино, зелень, нарезанные овощи. Я так жадно накинулась на еду, что благодарила ее, кивая и мыча, уже с набитым ртом.

Таким образом, я прекрасно провела время до того, как услышала шуршание шин по гравию, и после того, как Дино и Лючия укатили в сумерки. Еще немного поленившись, лежа на кровати, я покинула убежище и присоединилась к Пам, которая сидела в шезлонге на террасе со стаканом в руке. Если бы я выпила столько, сколько Памела, я бы давно отключилась, а она даже не опьянела всерьез. Вот что значит тренировка!

На Пам было серо-зеленое трикотажное платье без рукавов, с воротником-стойкой. На груди восхитительное колье с изумрудами и бриллиантами.

«Она любит украшения», – мелькнула мысль. Я подумала о гранатовой броши фрау Шваб, я могла бы ее здесь сбыть очень выгодно! Нет, тогда бы я выглядела точно как торговка крадеными вещами, хорошо, что той броши со мной нет.