Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков - Клоди Дюамель-Амадо

От Альби до Монреаля: первые диспуты

На протяжении полувека, предшествовавшего беспримерному по своей жестокости крестовому походу, монахи-цистерцианцы и испанские проповедники странствуют по землям Лангедока, пытаясь вернуть заблудших на путь истины. Вооруженные одним лишь красноречием, они смело вступают в споры с южнофранцузскими еретиками, пытаясь оценить силу и степень сопротивляемости своих противников. Судя по свидетельствам очевидцев, на диспуты между католическими и катарскими проповедниками собиралась многолюдная аудитория: рыцари и дамы, горожане и селяне были одинаково охочи до этих, небывалых прежде, словесных турниров. Легкомысленное поведение зрителей, для которых подобные баталии являются прежде всего развлечением, возмущает жителей краев, где «говорят на языке ойль»; об этом пишет цистерцианский монах Жоффруа Осерский, бывший в 1145 году очевидцем проповеди святого Бернара в Тулузе. Святой Бернар пришел, чтобы посрамить еретика по имени Анри и его сторонников, приверженцев «арианской» ереси. Вот что рассказывает Жоффруа:

Ирония, дерзость, насмешки вельможных сеньоров (от трубадура ждут, чтобы он наставлял на праведный путь безумцев и злодеев) выводили из себя защитников Римской церкви. Во время столкновений между поборниками католицизма и катаризма, то есть между участниками состязания, диспута, напоминавшего школьное упражнение, в процессе которого школяры подбирают аргументы на заданную тему до тех пор, пока учителю не будет угодно подвести итоги, присутствие мирян создавало атмосферу беззаботности и ненавязчивого антиклерикализма, свойственную куртуазным собраниям. Защитники ортодоксального учения не всегда понимали, что опасные постулаты религии катаров во многом воспринимались как интеллектуальная игра слов, столь распространенная при куртуазных дворах.

Конфликт обострялся… Епископ Альби принимает решение самолично отправиться к еретикам, дабы посрамить их в их собственном логове — Ломбере, селении-крепости, расположенном в пятнадцати километрах от Альби, по дороге к Кастру. Шел 1165 год, до Турского собора, где были осуждены «дурные сеньоры», дающие пристанище и защиту сторонникам зловредного учения, что распространяется, «словно чума», надо было ждать еще два года. Епископ добивается присутствия на этом диспуте виконта Раймона Тренкавеля, которому рыцари Ломбера традиционно приносят оммаж. Есть основания предполагать, что встреча была организована в форме судебного заседания: с заслушиванием сторон и третейскими судьями. Таким способом принято улаживать конфликты среди аристократов: за время скучных и длинных речей друзья успевают поговорить, враги примириться, а заинтересованные лица через посредников договориться о свадьбе. В Ломбер прибывают рыцари, и в первых рядах — Сикарт, виконт де Лотрек, из свиты виконта Раймона Тренкавеля, который, в свою очередь, сопровождает супругу графа Тулузского Констанцию, сестру короля Франции (дочери Констанции предстоит выйти замуж за Рожера, сына Раймона Тренкавеля). Руководство дебатами доверено Гаусельму, епископу Лодевскому, искусному полемисту, слывущему знатоком Писания; поддержать его прибыли епископы Нарбонна, Альби, Тулузы, Агда и Нима, а также аббаты, прево и кафедральные архидиаконы. Согласно протоколу, все усилия, бесспорно, талантливого проповедника Гаусельма оказываются напрасны, противники уверенно разбивают все его аргументы. Также отмечается активная роль аудитории мирян, к которым и епископ, и еретики (именуемые в протоколе «добрыми людьми») часто обращаются, беря их в свидетели и желая привлечь на свою сторону[238]. Добрые люди отвечают смело, даже напористо, особенно когда речь заходит о том, чтобы осудить Церковь и ее служителей или привести аргументы, на основании которых они отвергают клятву; тем не менее некоторые положения своей доктрины катары скрывают. Гаусельм же выносит приговор не только своим доктринальным противникам, но и всем, кто в будущем станет их поддерживать, а затем взывает к светским властям — королю, графу Тулузскому и местным виконтам, от которых Церковь ждет поддержки и защиты. На этом диспут завершается.

Пока никаких конкретных мер против еретиков не принимается. Однако в умах церковников уже зародилась идея: для посрамления или наказания еретиков в Окситанию надо послать чужестранцев. В 1178 году эту ответственную миссию доверяют Анри де Марси, аббату из монастыря в Клерво; в 1181 году этот аббат совершает вторую поездку на юг Франции — на этот раз по просьбе графа Тулузского. Прибегнув к «цистерцианской» метафоре, Анри выражает глубокое негодование, испытанное им, когда он прибыл в эту «гиблую землю, где, словно в клоаке, собираются, клубятся и множатся нечистоты ересей»[239]. Около 1176 года событие, случившееся в городе Альби, долго будоражит общественное мнение. По приказу тамошнего сенешаля, вассала виконта Тренкавельского, арестован епископ Альби; сенешаль, некий Гильем Пейре де Брен, утверждает, что действует от имени Рожера Тренкавеля; не секрет, что сенешаль является сторонником «добрых людей». Этот случай — всего лишь эпизод в борьбе, ведущейся между двумя ветвями городской власти, однако его тотчас причисляют к проявлениям ереси; впоследствии крестоносцы не раз будут выражать желание расправиться с Тренкавелями.

Анри разоблачает происки «зловонного» Рожера. Позже, незадолго до 1200 года, Рожер доверит опекунство над своим сыном Раймоном Рожером другому закоренелому «еретику», Бертрану де Сайсаку, барону, проживающему на землях виконта Каркассоннского. После скандального Ломберского диспута (в 1165 г.) и столь же громкого происшествия в Альби (ок. 1176 г.) катарская ересь получает еще один эпитет: «альбигойская»; определение это закрепится и за Крестовым походом.

В 1178 году Анри де Марси призвал Рожера к ответу, однако тот уклонился от встречи с аббатом и отправился в Тарн, в землю Кастр, слывшую поистине заповедным краем еретиков. Однако там до него дошли слухи, что аббат был принят супругой виконта Аделаидой, дочерью графа Тулузского, знаменитой «графиней Бурлац», прославленной трубадурами Арнаутом де Марейлем, Понсом де ла Гуардиа и Гираутом де Салиньяком. В присутствии Аделаиды и множества рыцарей аббат произнес отлучение Рожера, которое, впрочем, вскоре было снято. Добрые люди по-прежнему обладали свободой передвижения, катары открыто проповедовали свое учение, привлекая на свою сторону все большее число сторонников; особенно много новообращенных было в Лорагэ. Глава знатного рода Сикарт де Лаурак является верующим катаром, его сестра Бланка[240] и двое из его дочерей становятся «совершенными», то есть пастырями катаров. Катарские проповедники свободно проживают в селениях, во многих деревнях имеются катарские «дома». В соседнем графстве Фуа, в Мирпуа и Памье отмечено появление немногочисленных еретических коммун, существование которых пока ничем не омрачено.