Три розы - Джулия Гарвуд

— Ты и так визжишь, дорогая.

— Не смей называть меня «дорогая»! Ты что, никогда не теряешь терпения? У тебя нервы железные?

— Теперь моя очередь. А то ты все время задаешь вопросы и не позволяешь на них ответить.

Как всегда, он, говорил ровным, холодным голосом. Изабель пришла в отчаяние.

— Неужели ты не понимаешь? Ты меня губишь!

— Это еще надо посмотреть, кто кого. Хочешь об этом поговорить? — Он резко хохотнул и подошел к ней. — Должно быть, ты слепая или совершенно чокнутая, если не понимаешь, что делает со мной один только твой вид.

Слова полились сами собой, Дуглас уже не мог остановиться.

— Я сплю на полу, потому что запах твоих простыней, женщина, возбуждает меня невероятно и я не могу заснуть. Я способен думать только о том, как буду любить тебя. Понимаешь? — Он прижал Изабель к стене и уставился прямо в глаза. — Ну что, испугалась? Я тебя ошарашил так сильно, что ты потеряла дар речи? Я тебя шокировал? Какого черта ты улыбаешься, Изабель? Я хочу с тобой в постель. Дошло до тебя? — Дуглас перевел дыхание. — Ну что, испугалась? — снова спросил он.

Она медленно покачала головой.

— Изабель, умоляю тебя, прикажи мне уехать.

— Останься.

— Понимаешь…

— О да, я понимаю, — прошептала Изабель. Она подняла руки и обняла Дугласа за шею.

Он нежно обхватил ее лицо ладонями и наклонился.

— Я старался держаться подальше от тебя… — хрипло проговорил он.

— Правда? — спросила она, глубоко вздохнув.

— Но мне не хватило сил сопротивляться до конца. Эти сексуальные…

— Веснушки?

— Они, дьявол бы их побрал! Ну сколько может мужчина терпеть искушение, прежде чем надкусит яблоко, дорогая? Когда я увидел тебя обнаженной, я чуть…

— Дуглас, ты наконец поцелуешь меня или нет?

Едва она успела договорить, как он прижался к ее губам и приоткрыл их. Это был невероятно прекрасный, чувственный поцелуй, Изабель словно растворилась в нем. Все ее существо было охвачено негой, ей хотелось прижаться к Дугласу как можно теснее, слиться с ним, и она послушно подчинялась этому сладкому и повелительному напряжению своего тела…

Они даже не заметили, как разделись и оказались в постели. Дуглас собирался уложить ее на спину, но каким-то странным образом Изабель оказалась сверху; нежно касаясь кожи, она целовала его грудь — кагкдый дюйм…

Боже, как он ее любит! В ней есть все, что он всегда хотел иметь в своей любимой.

Ее теплая атласная кожа возбуждала Дугласа. Изабель была полным совершенством; ему нравилось, когда ее груди касались его груди, ему нравилось, что она не пыталась скрыть необузданность своего желания. Ее стоны доводили его до неистовства. Он тоже перестал сдерживать себя; набросившись на Изабель словно изголодавшийся, он жадно целовал ее шею, плечи, грудь. Потом двинулся ниже… Самый властный из всех человеческих порывов овладел Дугласом с мощью потока, смывающего на своем пути все преграды и запреты. Разум, воля, столь долго державшая в узде плотские желания, — все отступило перед этой разбушевавшейся стихией.

— Ой, что ты делаешь? — страстно прошептала она, пылая в блаженной истоме.

— Я хочу поцеловать каждую веснушку.

Изабель казалось, что более романтических слов она в жизни не слышала.

— О Боже…— простонала она, почувствовав, что теряет власть над собственным телом, что горячая волна желания накрыла ее с головой и она тонет в ней, тонет…

Когда он вошел в нее, Изабель ощутила легкий укол боли. Он начал медленно двигаться, и она, мгновенно угадав нужный ритм, ответила и вскоре почувствовала огромное наслаждение. Дуглас словно стал частью ее самой.

Он упивался каждым словом, каждым стоном, каждым движением Изабель и все не мог насладиться ее наготой, ее гладкой кожей, мягкими волосами, восхитительными, пьянящими ощущениями ее груди под своими ладонями… Когда желание достичь вершины стало почти нестерпимым, он заставил сначала ее испытать мгновение наивысшего блаженства и лишь тогда дал себе волю — в неистовых содроганиях тела и торжествующем крике любви.

Острота никогда прежде не изведанного наслаждения потрясла Изабель; она страстно прижалась к Дугласу, ей показалось, что мир рассыпался на тысячи сверкающих звезд. Счастье любви буквально затопило ее, так что ей захотелось плакать и смеяться одновременно…

Несколько минут Дуглас не мог прийти в себя, он прижимал Изабель к груди и, уткнувшись ей в шею, медленно гладил по спине.

— Тебе хорошо? — шепотом спросил он.

Она не ответила, но вздохнула так выразительно, что он все понял, прежде чем нашел в себе силы поднять голову и заглянуть ей в лицо.

Он испытал невольное чувство гордости, увидев, что довел Изабель почти до изнеможения. Она уснула, прижавшись к Дугласу: их ноги сплелись, золотистая головка Изабель покоилась у него на груди. В этот миг Дуглас понял, что эта женщина целиком принадлежит ему.

Как хорошо лежать с ней рядом, держать ее в объятиях… Он бы провел так всю жизнь!

Лежа в темноте с открытыми глазами и обнимая уснувшую Изабель, Дуглас терзался сознанием своей вины. Какую ужасную ошибку он совершил! Воспользовался беззащитностью молодой женщины, ее полной зависимостью от него! Он повел себя недостойно. Боже, да о чем он думал! Он вообще потерял разум, а если и думал, то не головой. Иначе никогда не прикоснулся бы к ней. Это непростительно. Ведь Изабель испытывает по отношению к нему чувство благодарности, глубокой признательности, и только поэтому… Дуглас едва не застонал от досады и негодования на самого себя. И все же из головы не выходила мысль: он до конца своих дней не забудет тех невероятно прекрасных ощущений, которые пережил сегодня ночью, минуты любви с Изабель останутся с ним на всю жизнь…

При свете дня она взглянет на него совсем другими глазами. Обстоятельства заставили их броситься в объятия друг друга, в иное время и в ином месте Изабель вряд ли выбрала бы его. Стоит ей вернуться в большой мир, и она сама это поймет.

Он, Дуглас, полная противоположность ее покойному мужу. Паркер был мечтателем, а Дуглас — реалист до мозга костей. И до недавнего времени весьма разумный человек.

Захныкал Паркер, и Дуглас прервал свои мрачные раздумья. Он переодел ребенка в сухое, взял на руки и начал баюкать, шепотом делясь тем, какие адские муки ему приходится терпеть. Малыш на несколько минут затих, с любопытством тараща глазенки на разглагольствующего Дугласа, который с грустью смотрел на его крошечное личико: Клейборну казалось, что скоро ему предстоит разлука с собственным сыном, ибо с первой минуты жизни Паркера по-отцовски полюбил его.

Ребенок уснул. Дуглас поцеловал его в лобик, шепотом признавшись, как сильно любит его, и положил обратно.