Однажды в Париже. Наблюдая за парижанками. - Жиль Мартен-Шоффье

Аньес».

Буду откровенной: я гожусь для шутливых разговоров, как слепой для занятий живописью, но она пустила мне пыль в глаза. Всего полгода назад Аньес пробралась в «Бристоль» между двумя паркетными досками, как насекомое, а теперь она принимала меня, как королева, в святая святых моей фирмы «Континенталь», пусть и бывшей. Вот сука-аристократка! С саркастической улыбкой на губах, она почтительно подходила к вам, куртуазно просила вас встать, вежливо указывала вам на табурет в глубине комнаты и садилась на ваше место, прямо рядом с троном. Мне оставалось только одно: играть в предложенную игру. Во всяком случае, я не собиралась протестовать. Это то же самое что повернуть Сену против течения. Я пошла к парикмахеру, я надела наряд от Полы Ка, взяла такси и поехала в «Берси».

Клянусь вам, вы не поверили бы, что вы во Франции. На горизонте не было ни негров, ни беров. Окрестности Дворца Омниспорт как будто подверглись этнической чистке: повсюду только белые. Как на концертах Мадонны. Если забыть про большой десант педиков, которые пришли из-за слухов по поводу нетрадиционной ориентации Брюса, вам показалось бы, что вы находитесь на семинаре по сбыту воды «Эвиан» во время уик-энда. Никто и не думал пройти контроль Ви-ай-пи без билета; девушки, стоявшие у входа, узнали меня и поклонились. К счастью, так же они встречали других гостей. Это позволило мне прийти в себя. За пять минут до этого, в машине, которая везла меня сюда, я почти рыдала над несправедливостью этой жизни.

Обычно для такого загончика для привилегированных особ именно я составляла списки. Невозможно заставить меня принять тыкву за карету, а паразитов за инвестиции. Если у меня еще не сложилось четкое представление о моей участи, то в этот вечер я прозрела. Только прихлебатели приветствовали меня. Настоящие приглашенные, боясь, что их возьмут на заметку Оливье или его придворные, избегали меня. Певцы приветствовали меня кивком на расстоянии. Девочки из моей команды, навострив глазки, улыбались мне и тут же убегали, чтобы заняться своей работой. Журналисты меня уже забыли. Я причалила, как лодка, к журналисту из «Либерасьон», своему старому приятелю. Однако я не похвалила его урезанную версию недавних событий. Он засмеялся и сказал:

— Это правда, я кое-что осветил, но не на всех этажах. Это вина мэтра Делора, адвоката Аньес де Курруа. Он сначала обещал мне золотые горы, а потом, как всегда, башмачок оказался наполовину пустым. При этом у нас было больше фактов, чем у других.

На этом он остановился. В любом случае, это дело его больше не интересовало. Ему больше хотелось выведать у меня хоть какие-нибудь сведения о Эдуаре де Ротшильде, их новом владельце.

— Никто о нем ничего не знает, и все опасаются, что он, в конце концов, любит свои деньги больше, чем нашу команду. Что ты о нем знаешь?

Да совсем ничего. Кроме того, что он наверняка устроит сокращение. Это было вполне в духе времени, и я посоветовала журналисту сделать, как я, — установить контакты по этому поводу в городе, в других местах. Он улыбнулся и направился к Жюльет Бинош[104]. Я не пошла с ним. В моем состоянии у меня не было сил вести беседы с интеллектуалкой такого полета. За три дня до этого, отвечая на вопрос «Когда вы были больше всего счастливы?», заданный журналом «Экспресс», она сказала: «В изумлении разделенной интимности». На следующий же вопрос «А когда вы чувствовали себя несчастнее всего?» она ответила: «В изолированности моих страхов». В тот момент я усмехнулась. Но потом я вспомнила, что обычно сама перечитывала такого рода ответы и несла ответственность за содержание интервью артистов из обоймы «Континенталь». И подумала, не была ли я больше счастлива, оказавшись за пределами этой системы. Уверяю вас, это длилось недолго. После трех месяцев полного поста оказаться в центре всеобщего возбуждения — у меня было впечатление, что мои легкие наполняются вновь. И угадайте, кто подошел вдуть мне немного кислорода. Оливье собственной персоной.

Вдруг он оказался рядом со мной, поцеловал меня в щеку, довольный моим присутствием. Я знаю Париж и его тартюфов, но тут, стоит сказать, я вздохнула с облегчением. На протяжении шести месяцев повседневного сотрудничества с Оливье я всегда видела его холодным или авторитарным, а сейчас он во весь рот улыбался. На нем были джинсы и кожаная куртка, которые шли ему, как сутана рыбаку. Забыв обо всех унижениях, которым он меня подверг, Оливье спросил меня, довольна ли я, что нахожусь здесь. Я предпочла промолчать. Неважно, Оливье продолжал, не ожидая от меня ответа. Он был очень рад моему присутствию. И конечно же рассчитывал, что я приду на ужин после концерта на авеню Матиньон. Я продолжала оставаться другом дома. Истина, откровенность и искренность — им нечего делать на этой панораме. Я стала играть с этим каннибалом в его же игру и просто спросила его, как он ладит с Аньес. Чудесно. Эта девица кого угодно засунет к себе в карман.

— Она хитра, — согласился Оливье. — Настоящая парижская буржуазка. Она не позволяет использовать против нее никакое оружие, не делает каких бы то ни было заявлений для прессы, напоминает каждому, что она провела восхитительные моменты в обществе Николя Саркози, назначает встречи на Трокадеро. Как только ее спрашивают о судебном деле, она принимает огорченный вид и тоном принцессы предлагает, чтобы лучше поговорили с ее адвокатом. Невозможно добиться от нее каких-либо подробностей о характере ее жалобы. Пресса себе зубы обломала. Никогда Аньес не произносит ни одного неприятного слова о Брюсе. Если вы хотите выставить ее как охотницу за деньгами, которая хочет облапошить простака, она тут же изображает из себя элегантную женщину, которая любит только восемнадцатый век, Мишле и музей Лувр. Послушать ее, так это дело вообще непонятно ей. Что не мешает ей допускать распространение слухов о том, что она стала заложницей ссоры между певцом и звукозаписывающей фирмой, издающей его альбомы. И поскольку Аньес много раз это повторяла, она стала в этом убеждена, и это хуже всего. Теперь приходится приспосабливаться к ее сценарию. Потому что, вы должны знать это уже сейчас, она победила. Вы в этом очень скоро наглядно убедитесь.

В целом Оливье опустил флаг и пытался спасти что можно из движимого имущества. Он ни за что не хотел оказаться втянутым в процесс в Соединенных Штатах. Его поведение в тот первый день, когда он выпроводил Брюса из страны, поставило бы его в опасную ситуацию и обязало бы затронуть людей из Министерства внутренних дел. Поэтому все было стерто. И ему было на это наплевать.

— С моральной и юридической точки зрения это эквилибристика, по-другому не скажешь. Но это единственный выход. А иначе нас всех выкинут.

При этих словах он еще раз улыбнулся. Поскольку Оливье пришлось проглатывать обиды, у него явно стала мягче челюсть. Потом он мне сказал: «Увидимся позже» — и направился к другим приглашенным. Буду откровенной: я вновь вернулась к жизни. Мне уже не нужно было силой навязывать свое возвращение. Я могла бы расцеловать первого встречного. Чтобы не ставить себя в смешное положение, я пошла и заняла свое место в зале. Прямо за мной сидели Жан Рено и рэпер Док Гинеко, они разговаривали с сидящей рядом с ними Сесилией Саркози. Ее муж обещал прийти на один из концертов. Несомненно, он будет присутствовать и на обеде. А почему бы и нет? Больше ничего мне не досаждало. Я спрятала свою злопамятность как можно дальше. Во всяком случае, ее не было рядом со мной. Когда одна из моих бывших ассистенток подошла и спросила гостей категории Ви-ай-пи, не желают ли они что-нибудь выпить, то встала на цыпочки, чтобы задать и мне тот же вопрос. Эта была нирвана. В конце концов, я была здесь, чтобы жить с этими людьми, а не для того, чтобы заполнять их досье. Сегодня вечером к тому же я не должна была о чем-либо заботиться, а могла просто смотреть концерт. Что я и сделала.