Книга нечестивых дел - Элль Ньюмарк

И во всем был виден или подразумевался Борджа. На дверях церквей, на балконах, в окнах лавок висели флаги с его гербом — на пурпурном фойе готовящийся к броску золотой бык. Папские флаги трепетали на ветру и хлопали о серые каменные стены. Попарно шествовали бочкообразные монахини, служанки Борджа, бряцали саблями его швейцарцы-наемники в сине-полосатой хрустящей форме.

На каждой улице мы замечали клерикальную армию папы. Вот перед нами возникла сцена крещения: священник в кружевном стихаре, за которым следовали алтарные служки с прикрепленными к плечам ангельскими крыльями и молодая пара с плачущим, только что очищенным от первородного греха младенцем. Не прошло и нескольких минут, как мы увидели похороны: пританцовывающие кони, украшенные серебром и черными перьями, везли траурную карету, а за ней шел эскорт скорбящих родных и, разумеется, священник. Вездесущие священники, духовные воины Борджа, сопровождали людей от колыбели до могилы.

У Тибра мы сели на травянистом склоне. Синьор Ферреро обхватил руками колени, глядя на реку.

— Я хочу поговорить с тобой, Лучано.

— Я тоже хочу поговорить с вами, маэстро. Вы знаете, что здесь Ландуччи?

Сначала он удивился, затем разозлился.

— Господи! Я должен был это предвидеть!

— Сегодня он встречался с Борджа. Хочет выторговать за книгу поддержку папы в коллегии кардиналов. Мечтает стать следующим папой, но совету сказал, что намерен свергнуть его сиятельство. Подыгрывает и вашим и нашим.

Синьор Ферреро печально покачал головой.

— Вот видишь, как они дерутся друг с другом — словно крысы за кусок сыра. В руках таких людей цивилизация погибнет, как Атлантида.

— Что такое Атлантида?

— В другой раз. — Старший повар положил руку мне на плечо. — Отличная работа, Лучано. Ты достойный подопечный.

Наставник, кажется, остался доволен моим рассказом, и я счел этот момент подходящим, чтобы заговорить о своем повышении.

— Маэстро, после того как ваш учитель доверился вам, он вас повысил?

— Да.

— При всем уважении… — молитвенно сложил я руки у подбородка. — Как ваш подопечный, умоляю, повысьте меня!

Его лицо сделалось задумчивым.

— Ты прав.

Я не был уверен, что не ослышался.

— Когда мы вернемся в Венецию, я сделаю тебя овощным поваром. Данте тебя научит.

Я ждал возражений, и едва мог поверить, что наконец в самом деле пошел вверх. С волнением представил, как готовлю шпинат и фарширую артишоки. А когда обрел дар речи, сумел только произнести:

— Спасибо. Миллион раз спасибо!

Вот так произошло долгожданное повышение.

— Когда ты взял на себя вину за взлом моего шкафчика и не переложил ее ни на кого другого, я понял, что ты повзрослел, — сказал синьор Ферреро. — А сегодня ты показал, что понимаешь, как эти преступники рвутся к власти. Значит, ты готов. Ты станешь овощным поваром.

— Нижайше вас благодарю, маэстро. — Я сделал глубокий вдох, и даже пропитанный грехом воздух Рима в тот момент показался мне сладким. Чувствуя, что все мои грезы, все мечты сбываются, я продолжил: — Маэстро, если вы знаете секрет любовного напитка, который поможет мне завоевать Франческу, поделитесь со мной.

Старший повар отогнал надоедливого комара.

— Лучано, не существует никакого любовного напитка.

Черт! Почему он по-прежнему лжет?

А он тем временем говорил:

— Нам надо обсудить более серьезные дела. Если ты хочешь продвинуться на кухне, то должен совершенствоваться и в других областях. Скажи, что ты думаешь о Борджа?

— Он могущественный человек, — ответил я.

— Могущественный? М-м-м… Слабо сказано. Борджа обладает большей властью, чем глава любого государства в Европе. Королей венчает на царство папа, и он же их низвергает. Его швейцарские наемники — огромная армия: три тысячи солдат и еще четыре тысячи пехотинцев. Его кардиналы и епископы наделены громадными поместьями и имеют колоссальные состояния. В его руках сосредоточена и финансовая, и военная сила. Но что, по-твоему, дает Борджа истинное могущество?

— С деньгами и армией, что еще ему нужно?

— Народ, Лучано. — Синьор Ферреро скривил губы и от этого показался очень сердитым. — Церковь может потерять и деньги, и земли, но верующие отвоюют все это обратно. Миллионы людей поклялись Риму в беспрекословном повиновении. Человек считает, что для спасения ему необходима церковь, и она поддерживает в нем это убеждение.

— Понимаю, маэстро.

— Отлично. — Он легонько коснулся моей груди. — Никогда не ограничивайся поверхностным взглядом. Зри в корень. Так учил Иисус. То же самое говорили Лао-цзы и Будда.

— Кто?

— Будда и Лао-цзы были учителями задолго до рождения Иисуса. Таких, как они, очень много: Эпиктет, Заратустра, Конфуций, Аристотель. И все они обувались в сандалии. — Старший повар посмотрел на реку и мечтательно прищурился. — Удивительно: стоит перед глазами возникнуть сандалиям — и, будь уверен, перед тобой философ. — Он моргнул и повернулся ко мне. — Мудрейшие из учителей требовали, чтобы мы мыслили и пробуждались. Пробуждались к пониманию своей собственной божественности. Но представь себе, как все изменится, если люди убедятся, что им нужны не священники, а учителя.

— Вы в этом уверены, маэстро?

— Абсолютно. Хранители и есть учителя. Мы не только собираем и сберегаем знания, мы их передаем. Следовательно, следующий вопрос, который ты должен задать себе: хочешь ли ты не только учиться, но также и обучать? Это налагает ответственность. Кое-что из нашего учения преграждает путь таким, как Борджа и Ландуччи.

— А не лучше ли взять и обнародовать все, что было написано?

— Время не пришло. Хранителей слишком мало и наши средства ограниченны. Я хотел, чтобы ты побывал в Риме и понял, какая стоит против нас сила. Наше оружие — знания. Некоторые из нас пользуются новыми печатными технологиями, чтобы превратить запретные рукописи в многочисленные книги. Но это следует делать в тайне, пока поток знаний не окрепнет настолько, что его уже не остановить. Наступит день, и мы научимся печатать книги быстрее, чем их будут сжигать, но пока процесс еще слишком медленный и опасный. Люди не останавливаются ни перед чем, если под угрозой то, что им дорого. А для тех людей власть бесценна. Ты готов схватиться с ними?

Черт! До этого мгновения я понятия не имел, что мне предстоит выступить против Борджа и Ландуччи, но страстность синьора Ферреро была настолько заразительной, что я ответил:

— Да, маэстро.

Через пять утомительных дней в трясущейся по ухабистым дорогам карете мы вернулись в Венецию. Попадались участки с такими рытвинами, что приходилось выходить и идти пешком, чтобы не покалечиться от ударов о стенки. На пути в Рим меня поддерживало приятное ожидание нового, но обратная дорога была всего лишь изматывающей поездкой, которую скрашивали только рассказы старшего повара.