Стеклянные крылья - Катрине Энгберг

коридоре смолкли, люди поднимали глаза на их маленькую процессию. За спинами с любопытством перешептывались.

В зале H были разложены маты, стояли гимнастические бревна и большие батуты – дети десяти-двенадцати лет по очереди тренировали равновесие, делали растяжку и обратное сальто. В зале пахло потом, чистящими средствами и бананами, которые дети приносили с собой; над всем этим играл летний хит – мелодия в ритме сальсы.

На трибуне вдоль одной стены сидели наблюдающие за детьми родители и младшие братья и сестры. Йеппе сразу увидел Бо Рамсгорда. Сидя с рюкзаком на коленях, он смотрел, как дочь учится делать прыжок с винтом. Маленькое, хрупкое тело едва успевало перевернуться в воздухе, но она не сдавалась. Прыгала снова и снова, а сосредоточенное личико время от времени бросало тревожный взгляд на трибуну. Большинство родителей переговаривались, но Бо Рамсгорд смотрел только на дочь.

Он походил на самого обычного отца – кудрявого, в дешевой ветровке, – отца, который водит дочь на гимнастику и считает ее талантливее всех. А возможно, он отец, который не способен простить систему за то, что она подвела его хрупкую старшую дочь?

Бо Рамсгорд обернулся и уперся в них взглядом. Йеппе заметил: Рамсгорд тут же понял, что они пришли за ним, и идти с ними добровольно не собирался. Он бросил взгляд на дочь, словно прикидывая, успеет ли снять ее с батута и убежать, прежде чем его схватит полиция. До батута далеко, он очень высокий – бой заранее проигран. Он поднялся – стоял, словно раненое животное, переводя взгляд с батута на полицейских.

– Здравствуйте, Бо, мы хотели бы… – Йеппе больше не успел ничего сказать, его перебили.

– Я с вами не пойду. Я с дочкой, одумайтесь! – Говорил он тихо и сердито. – Могли бы позвонить!

– С дочкой побудет ваша жена, можете идти с нами. Тихо и спокойно.

Уголком глаза Йеппе увидел, что на матах и батутах все замерло. Дочь Бо Рамсгорда замерла, глядя на отца большими испуганными глазами. На них смотрели все. Йеппе заговорил еще тише.

– Нет повода усугублять…

Над головой Йеппе просвистел рюкзак. Бросок снизу – Йеппе видел его и успел увернуться. А вот от удара в грудь – нет. Злость придала отцу девочки сил, и Йеппе чувствовал, как у него перехватывает дыхание.

– О чем вы думаете?

Йеппе выпрямился и встретился с бешеным взглядом отца девочки. Пока к ним приближались сотрудники полиции, Бо Рамсгорд осознал, что перешел черту.

Он побежал.

Протиснулся мимо изумленных родителей и тренеров, споткнулся, вскочил на ноги и побежал к выходу из зала. Полицейские были в двух шагах и грубо схватили его за плечи – тут к ним подбежал Йеппе. Бо Рамсгорд замахнулся на одного из них и оказался на полу – от его рева по залу разнеслось эхо.

Полицейский перекатил его на живот и уперся коленом ему в спину.

– Нападение на сотрудника полиции при исполнении. Знаете, чем это вам грозит?

– Моя дочь! Вы меня не увезете!

– Ваша дочь пойдет домой к подруге, а оттуда ее заберет ваша жена. За девочкой присмотрят.

Двое полицейских подняли Бо Рамсгорда на ноги и повели к выходу.

– Да отпустите меня, придурки, послушайте, что я скажу. Я не имею к этому никакого отношения.

Йеппе бросил взгляд через плечо и встретился глазами с дочкой Рамсгорда. Стоя на батуте, она смотрела, как уводят отца. Такая маленькая и худенькая – почти прозрачная. Руки, словно палочки, беспомощно висели по бокам; глаза блестели.

От стыда Йеппе опустил голову.

* * *

– Потом домой поеду. В какой-нибудь день отксерокопирую документы.

Симон Хартвиг посмотрел на коллегу, закатив глаза.

– В какой-нибудь день?! Очередную заявку надо до выходных отправить. Нам придется поднажать, Горм, иначе они ее отклонят, как и все остальные.

Горм вздохнул.

– Да, ладно, я все сделаю. Хорошего вечера!

Они стукнулись кулаками, и Симон вернулся к ужину. Больше всего ему хотелось – по многим причинам – отменить встречу комитета, занимавшегося огородом, и тем не менее он не посмел. Что такое час мучений против значительных преимуществ, которые пациенты получат благодаря огороду?

Свежий воздух, удовольствие от того, что что-то растет, более здоровое питание, а возможно, снижение дозы препаратов. Кроме того, ему не хотелось ничего отменять теперь, когда Горм стал задавать дурацкие вопросы. Надо будет ему это уладить. Но все завтра.

После ужина он сразу поедет на велосипеде домой – впереди первый свободный вечер на неделе. Он очень ждал возможности провести ночь в своей постели. Теперь его радость поблекла.

Симон гонял по тарелке картошку под соусом из петрушки. Старый картофель и жирный соус с сухими специями – того и гляди потеряешь аппетит, если он уже сам не пропадет. Как они вообще смели защищать право кормить этой дрянью пациентов? Да хоть кого угодно! Он взял в рот ломтик картошки и тут же об этом пожалел – на вкус соус напоминал слизь, и Симона затошнило.

Он сдался. Незаметно выплюнул картошку в салфетку и понес тарелку к стойке с грязной посудой. Выкинул остатки, налил себе полкружки кофе, чтобы запить таблетку, и вернулся в отделение. Через его жизнь красной нитью проходили отказы; целая цепочка поражений, удлиняемая отцом, муниципалитетом Копенгагена, миром. Подумать только, эти козлы не дали ему модернизировать столовую, когда он пытался! Вот бы заставить чиновников есть больничную дрянь хотя бы неделю. Вдруг это наведет их на другие мысли.

Что пошло не так?

Симон прошел мимо большого окна, выходящего на гавань, откуда открывался вид на старые деревья – с них на скамейки и тропинки капала вода. Опять дождь, плащ сохнуть не успевает. Исак где-то бродит под дождем – ни лекарства, ни еды, ни заботы. Никто за ним не присматривает. Только если…

Если Исак сбежал не в одиночку, ему помог кто-то из знакомых.

Мария.

Симон оставил кофе и торопливо пошел в комнату Исака. Шторы задернуты, кровать заправлена, комнату обыскали и сотрудники отделения, и полицейские. Она ждала лишь своего обитателя. Пальцы Симона заскользили по корешкам книг и остановились на самом потертом. «Мотылек». Разве не он был у Исака вчера? Симон взял книгу и полистал. На титульном листе он нашел то, что искал. Три слова, нацарапанные карандашом.

Фреденс-Хавн, Хольмен.

Сначала надо осознать неприглядную правду. Ее подозрительные взгляды, вопрос о том, следят ли за ними. Если она хотела сообщить что-то тайно, видимо, именно так это и случилось.

Исак наверняка с ней.

Симон вернул книжку на место и стал думать, как ему теперь