Танец со смертью, или Вернуться и простить - Алена Винтер

– Я жалею только об одном: что не убил его. – Слава указал кончиком сигареты в сторону Максима. – Тогда все было бы хорошо.

– Стоп! – вмешался в разговор Берт. – Кто подложил бомбу в машину?

– Тебе-то какая разница?! – Слава обернулся в поисках пепельницы, но за отсутствием таковой просто бросил окурок в плоскую вазу.

Тамм перевел взгляд на Берта, безмолвно поинтересовавшись, отчего он задал этот вопрос.

– Если Слава хотел убить вас, зачем же тогда воровать деньги из казино? После вашей гибели все и так досталось бы ему.

Тамм поднялся с кресла. Его трость все валялась на полу, и он поднял ее. Медленно подошел к сыну, взмахнул рукой… и Слава согнулся пополам от удара. Тамм принялся с остервенением бить сына по плечам, тот лишь прикрывался руками, но не пытался убежать. Наконец, увернувшись, он выхватил трость из рук отца, занес ее над головой – и был остановлен Рихардом Зеллером.

– Ты не планировал избавиться от меня, – сказал Тамм, отвернувшись от сына. – Тебе всего лишь нужно было устранить Кристину и Максима! Подставить их! С этой целью тебе и понадобились деньги для казино. К тому же, если бы они погибли, – не смогли бы оправдаться.

– Верно, – Слава устало ссутулился и потер глаза. – Убить их у меня не получилось. Видишь ли, у меня нет опыта в подобных делах. – Он криво усмехнулся. – Но все сложилось не так уж плохо, как мне показалось вначале. Я думал, что Кристина мертва, а Максим сбежал. Только не учел того, что ты будешь так настойчиво стремиться его отыскать. Но, признаюсь, мне нравилась твоя ненависть!

Тамм внимательно посмотрел на Славу и понял, что тот не договаривает всю правду.

– Кто подложил бомбу в машину? – повторил он вопрос Берта, подошел к сыну, положил руку ему на плечо и с силой сжал. – Это ведь не ты сделал?

Слава сморщился, но не от боли, а от ощущения безысходности.

– Я даже не предполагал, что на тебя готовится покушение. А когда узнал, было уже поздно.

– Кого ты прикрываешь? Мальчик мой, ведь это не ты придумал такой план, не так ли? – усмехнулся Тамм. – У тебя фантазии не хватило бы. Впрочем, можешь не отвечать, мне все ясно.

Тамм красноречиво посмотрел на Максима, и тот вдруг догадался, кто был инициатором этого спектакля.

– Где твоя жена? – быстро спросил он.

Плечи Славы дернулись от подавляемых рыданий.

– Я не знал, что Лилия планирует избавиться от тебя! – быстро проговорил он. – Только потом я понял, что это она подстроила взрыв. Я не хотел, поверь мне…

– Я это уже слышал, – взмахнул рукой Тамм. – Берт, привези Лилию. И уведите его отсюда.

Рихард Зеллер подошел к Славе и взял его под руку. Тот, не сопротивляясь, вышел из кабинета. Тамм застыл в кресле и вздрогнул, услышав просьбу Максима:

– Эдуард, позволь мне увидеться с сестрой.

Тамм протянул руку, прося его подойти. Максим остановился рядом со стариком и удивился, увидев на его губах улыбку.

– Хуже всего быть в неведении, – сказал Тамм и, поднявшись, посмотрел молодому человеку в глаза. – Мне очень горько, но все же и легче стало. А теперь скажи: сколько миллионов из тех двадцати истратил?

– Меньше миллиона.

– Скромно. Все вернешь, до цента.

Максим усмехнулся и легонько хлопнул Тамма по плечу:

– Своими счетами я могу пользоваться?

– Разумеется.

– Тогда договорились. Где Мария?

В комнате было очень светло. Солнце весело заглядывало в окна, лучи его освещали стены и лица женщин, сидевших у выхода на террасу. Это были Пиа и Кристина. Маша удивилась, когда красноносый толстяк привел ее сюда, подумала, что он ошибся. Обычно арестантов держат под охраной в подвале, считала она, а здесь не было никого, кроме двух таких же беспомощных женщин, как и она. Ей стало неуютно, после того как уже немолодая, но очень привлекательная женщина представилась ей:

– Ich heiЯe Pia[13]. – Она протянула руку, приветствуя девушку, и указала пальцем на свою грудь: – Pia!

– Мария.

– Was darf ich Ihnen zum Trinken anbieten?[14]

Маша, естественно, ни слова не поняла, но ей понравилось, как плавно она говорит. Раньше она думала, что немецкий язык звучит грубо, а из уст этой светловолосой дамы звуки лились, как песня, мягко и протяжно. Женщина подошла к столику, на котором стояли напитки и сласти.

– Kaffee? Saft?[15]

Маша посмотрела на поднос и указала на графин с апельсиновым соком. Пиа наполнила стакан.

– Спасибо, – кивнула Маша, отпив глоток.

Вчера она с братом не успела поужинать, а до этого перекусить у нее тоже не получилось. И за весь минувший день она всего лишь выпила воды, и ей очень хотелось есть. Однако Маша не посмела взять печенье, хотя и смотрела на тарелку голодными глазами. Она отвернулась и осмотрела комнату, пытаясь как-то отвлечься. Это была спальня, куда ее в прошлый приезд приводил Тамм, желая показать ей свою падчерицу, только теперь комната выглядела более обжитой. На тумбочке стояли яркие оранжевые цветы в вазе, кровать была застелена таким же ярким пледом. Комната заметно преобразилась, но в ней все же невозможно было почувствовать себя свободно из-за присутствия молодой женщины, сидевшей в инвалидном кресле. Маша догадалась, что светловолосая дама – мать Кристины. Она подошла к дочери, с любовью провела рукой по ее плечам, поправила волосы. Остановилась у стеклянной стены, за которой открывался прекрасный вид на террасу и сад, и закурила.

Маша пересела в плетеное кресло, подальше от Пиа, чтобы не вдыхать сигаретный дым, и прислушалась к тишине в комнате. Ловя каждый звук, она боялась услышать выстрел, но пока что ничего страшного не происходило. Маша расслабилась и задумалась. Она жалела о том, что им с Максимом так и не удалось поговорить. Конечно, можно было бы тихо побеседовать в самолете, тем более что им никто не запрещал общаться, однако при посторонних людях ей не хотелось этого. Поэтому она просто держала брата за руку, радуясь тому, что он находится рядом.

В течение всего полета Маша старалась не смотреть на Берта, хотя чувствовала на себе его взгляд. Думая о нем, она вспоминала об Арифулиной и злилась. «Приеду домой – вырву ей волосы! Или язык, – пообещала себе Маша. – Если приеду», – тут же вспыхнула в голове мысль, заставившая девушку вздрогнуть. Ей стало страшно, как никогда прежде. Причем боялась она не за себя, а за брата. Впервые в жизни Маша так остро беспокоилась о близком ей человеке. Казалось, ужас разрывает ее грудь, воображение безжалостно рисовало ей страшные картинки того, что сейчас происходило в кабинете Тамма. Мужчины должны быть в той роскошной комнате, Маша в этом не сомневалась.