Страшная сказка - Елена Арсеньева

Вскочил он верхом довольно лихо, правда,малость струхнул, вдруг вознесшись так высоко над землей, и никак не могнашарить ногой стремя, оказавшееся слишком коротким. Инструктор удлинил его,поставил на железную опору кроссовку Егора, жестами показал, как обращаться споводьями. Предполагалось, что всадник это уже знает (ком си ком са!), поэтомуинструктаж был беглым и коротким. То есть Егор сам собой, методом научного тыкапостиг, что если ты тянешь за левый повод, то коняшка поворачивает отнюдь невлево, а вправо. И наоборот. Натягиваешь поводья (так и подмывало назвать ихвожжами!) – конь стоит. Ослабляешь, ткнув в бок (пяткой надо тыкать,чувствительнее получается), – идет. Понукают его, выкрикивая: «Зит, зит!»– что означает: шевели задницей, скотина.

Впрочем, Паша́ частью тела шевелил безвсяких понуканий. И еще как шевелил! Этот пожилой, старый, можно сказать, конь,лишь покинув территорию ипподрома, начал вести себя как невинная кобылка, которуювпервые ведут на случку. Нет, будто престарелая расчетливая кокетка!

Путь группы всадников пролегал черезпоселочек, полный мотоциклов, осликов, детворы, собак, индюков и женщин сполуприкрытыми лицами. Очевидно, всем был дан строгий инструктаж на темуповедения с богатыми туристами (предполагалось, что пятьдесят баксов, которыечеловек отдает за два часа верховой прогулки, у него не последние на счету илив кошельке). Все обитатели деревушки дисциплинированно жались к заборам,глушили моторы машин и мотоциклов, даже животные и птицы вели себя подобающе.Поэтому всадники спокойно проследовали бы по каменистой дороге через деревню –если бы не начал выступать Паша́.

Дорога была довольно просторная. Однакопоближе к обочине валялась пластиковая бутылка из-под пепси-колы. Большая такаядвухлитровая бутылка – пустая, понятное дело. Завидев ее, Паша́, которыйтолько что послушно следовал за инструкторским коньком, вдруг бесконтрольно(Егор, ободренный смиренностью этого четвероногого существа, позволил себемалость расслабиться) свернул к обочине и с силой наступил на бутылку копытом.

Пластик, разумеется, лопнул с ужасным треском!Чего и следовало ожидать. Однако Паша́ повел себя так, словно услышалвзрыв гранаты. Он истерически заржал и заметался от обочины к середине дороги,сделав своей старой задницей такой финт, что любой другой человек тотчассвалился бы с седла. Егор удержался немыслимым чудом, причем все произошло таквнезапно, что он сообразил: «Я сейчас свалюсь!» – уже когда практически виселна боку коня, с каждой секундой все неудержимее сползая на каменистую землю. Нозаставил себя сделать панический, судорожный рывок – и снова водрузил зад вседло, кое-как нашарил дрожащей ногой стремя и перевел дух. Больше всего онбоялся, что на его лице отразится страх, и так напряг лицевые мышцы, пытаясьэто скрыть, – аж челюсти заломило.

И через секунду стало стыдно самого себя. Нузачем так трусить, скажите на милость? Даже если упал бы – не на полном же скаку!Мягко скатился бы на дорогу, встал, снова сел бы верхом и ка-ак дал бы этомухрену ходячему, хвостатому в бок пяткой, что аж селезенку у него бы отшиб!

Нет, не так все просто. Не иначе было у Егоранехорошее предчувствие того, что случится потом. А предчувствиям своим ГошаЦарев верил, привык к ним прислушиваться и остерегаться их. И этого послушалсябы, и этого остерегся, когда б…

– Вы в порядке? – послышался спокойныйголос, и Егор, покосившись, увидел совсем близко знакомые глаза – того самогоцвета, который в приличном обществе и назвать-то невозможно.

Родион! Вот же холера! Сидит в седле сщегольской небрежностью, чуть откинувшись назад. Его гнедой конек – Егорпочему-то запомнил, что звали его Микадо, – имеет вид благонравногомальчика из хорошей семьи, не то что этот битый-перебитый, словно урка,Паша́!

– Не извольте беспокоиться, –ответствовал (вот именно – не сказал, не бросил, не буркнул, даже не простоответил, а именно ответствовал!) Егор, и ему самому ужасно понравилось, какизысканно, как высокомерно он это сделал. – Полагаю, я сумею справиться сэтой непослушной скотиной.

– Вот как? – пробормотал Родион, меряявзором то коня, то всадника. – Честно говоря, я бы на вашем месте не давалстоль опрометчивых обещаний. Это существо – даром что мерин – напоминает мнечеловека, озабоченного… нет, не сексуально, – легкая усмешка сверкнула наего губах, обнажив белые зубы, – однако… очень сильно озабоченногокакой-то навязчивой идеей. Он чего-то непременно решил добиться, этотПаша́, а вот чего – я пока не пойму. Именно поэтому призываю вас недоверять ему. Может, пока далеко не отъехали, сказать инструкторам, чтобы вамдали другого коня? Впрочем, если вы полагаете, – он намеренно выделил этослово, – что справитесь с ним, ради бога. Полагайте и впредь!

И, чуть тронув стременем Микадо, который,похоже, слушался малейшего движения своего всадника, Родион отъехал от Егора.

Гоша смотрел ему вслед, едва сдерживаясь,чтобы не ударить вслед залпом мата, от которого этот чистоплюй непременносвалился бы даже с такого ходячего дивана, как увалень Микадо.

Что за намеки, господа, мать вашу? Что занамеки?!

Вполне, впрочем, понятные намеки. Это неПаша́ одержим «навязчивыми идеями», а Егор. «Не стоит доверять ему» – будьосторожен, брателла. «Может, попросить инструктора дать другого коня?» – лучшезабудь все эти глупости. А впрочем, дело твое – «полагайте и впредь». Но ужесли типа что не так, то обижайся только на себя!

Забавный мальчонка этот Родик. Ну ладно, ЕгорЦарев тоже не в поле обсевок, не лыком шит, не вчера родился, не пальцем делан!

– А если ты, сволота, еще раз у меня дернешьсякуда не надо, я тебя перед всей хатой [10] на карачки поставлю и безвсякого вазелина употреблю, понял? – пробормотал он самое страшноеругательство старинного приятеля Вани Рулы, вонзая пятки под бока Паши́ стакой силой, что в боках этих что-то громко екнуло, и принуждая коня двинутьсявперед, потому что от группы они уже изрядно отстали и инструктор, обеспокоившись,скакал к Егору, чтобы взять его под свою опеку.

Теперь Жиль (именно так звали этого сухощавогопарнишку) ехал впереди колонны, держа за узду чертова Пашу́. Егорчувствовал себя дурак-дураком, совершенным неумехой, а по спине у него словнобы два кусачих жука ползали: всем существом своим он ощущал настороженныйвзгляд «Надюшки» и насмешливый – Родиона. Но приходилось терпеть – а чтоподелаешь? Не обернешься же, не заблажишь: «Эй, фраерки, дурилки картонные, я жвас насквозь вижу! Давайте поговорим, как честные урки, начистоту! Карты настол, а затаишь в рукаве – ты параша!» Ничего подобного. Приходилось невпопадулыбаться в ответ на французскую скороговорку Жиля и клясть себя на чем светстоит за то, что потащился на эту экскурсию.