Кража с обломом - Дарья Калинина

По этому поводу он на три недели уходил в отпуск еще в начале лета, поэтому думаю, что не врал насчет квартирантов. Из отпуска он вернулся, а чуть больше недели назад снова отправился отдыхать и к тому же сказал, чтобы мы его раньше сентября и не ждали.

Такого с ним прежде никогда не случалось. Если он вам так нужен, то ищите его на даче. А вашим знакомым Марья Семеновна этот адрес не дала, совершенно про него забыла, да к тому же была удручена потерей целого журнального листа. Остальные-то телефоны и адреса на нем были правильные.

Получив информацию, мы с Маришей резво вскочили и бросились вон, ничуть не хуже Жорика с Юркой. О том, что мы забыли попрощаться с дядечкой, мы вспомнили только на улице.

— Жалко человека, — сказала Мариша. — Теперь он на всю жизнь останется при своем убеждении, что новое поколение сплошь состоит из хамов и людей совершенно невоспитанных.

— Надо же было когда-нибудь раскрыть ему глаза, — пробормотала я равнодушно.

Меня Маришины терзания не трогали, так как я внешне скорее относилась к поколению ровесников нашего дядечки и могла быть совершенно уверена в том, что лично мне опозорить молодое поколение в глазах оного не удалось бы, какой бы фортель я ни выкинула для достижения этой цели.

— Поедем на дачу? — спросила Мариша.

— Хватит с меня дач на сегодня, — сперва решительно отказалась я, а потом подумала: «С дачи день начался, так пускай дачей и закончится» — и согласилась.

Таким образом, мы вернулись к Московскому вокзалу, сели на метро и доехали до площади Ленина, на которой располагался Финляндский вокзал.

Если кому-то вдруг захотелось, чтобы мы отправились во Всеволожск с Московского вокзала, то вынуждена его разочаровать, оттуда в лучшем случае мы бы доехали до Пупышева, где у половины Питера садоводства, но это ведь не повод, чтобы мотаться туда без приглашения.

Электричка до Ладожского озера отходила от платформы Финляндского вокзала только через двадцать минут. И интервал, с которым они начинали ходить после восьми вечера, заставил меня усомниться, что я так уж правильно передумала насчет дачи в вечернее время.

— Подумаешь! — сказала в ответ на мои терзания Мариша. — До Всеволожска идут и те, на которых написано «Невская Дубровка».

Я изучила расписание с точки зрения полученных сведений и была вынуждена признать, что интервалы уменьшились почти в два раза.

— Дивно, — весьма кисло произнесла я.

До отхода электрички мы успели купить бутылку лимонада и по несколько пирожков с яблоками и курагой на брата, вернее на сестру. Отправление было уже объявлено, и мы выбрали себе лавочку почище и вагон посимпатичней, уселись в него и приготовились к новому путешествию. За сегодняшний день мы наездили столько километров, что я сильно сомневалась, что мне в ближайшее время захочется куда-нибудь еще отправиться.

— А Мишка все-таки мерзавец, — неожиданно произнесла Мариша без малейшей связи с предыдущим своим высказыванием, когда она советовала мне не пить столько лимонада, так как ехать нам еще около часа. — Мы тут ради него мечемся между городами, а он небось остался в Москве и в ус не дует.

Из Маришиных предположений верным оказалось только первое. Мишка действительно застрял в столице, но его это отнюдь не радовало. Наоборот, он всеми фибрами своей измученной души стремился оказаться подальше от этого города или, в крайнем случае, хотя бы подальше от того места, где он обретался. Увы, этому его желанию сильно мешали два рослых амбала, которые расположились неподалеку от него на деревянных ящиках и азартно резались в карты.

В подвал Мишка забрался, чтобы переждать те несколько часов, которые оставались до отхода ближайшего поезда в Питер. Место бывшего помещения для занятий кик-боксингом показалось ему для этого вполне подходящим, подвал там был чистенький и больше напоминал зал для собраний в каком-нибудь колхозе. К тому же он знал, где хранятся ключи, а занятия в клубе летом не проводились по случаю отпусков многих клиентов и самих тренеров. И потом, тут стоял диван, а поспать Мишка любил и никогда не упускал случая. Поэтому Мишка быстро договорился с уборщицей, которой неожиданно пришла идея в середине мертвого сезона навести тут некоторый порядок, о временной передаче части подвальчика в его полную собственность. Очень кстати в этой же части стоял и диванчик, на который Мишка сразу же положил глаз. Стоило уборщице оставить его одного, как он тут же улегся на него сам и захрапел.

Но до этого он успел оглядеться по сторонам и твердо мог ручаться, что здоровенных парней тут не было.

А теперь они были. Сразу после своего пробуждения Мишке показалось, что амбалы не обращают ни малейшего внимания на него и даже не подозревают о его присутствии, так как он был скрыт от них грудой каких-то мешков. Но после того, как пару часов назад Мишка предпринял смелую попытку пошевелиться и обнаружил, что связан по рукам и, как ни странно, по ногам тоже, он уже больше так не думал.

Время шло, ребятам их игра не приедалась, и Мишка, теряя остатки своего стоического терпения, которое основывалось на том, что он все-таки лежал, и лежал удобно, решил пойти на контакт.

— Развяжите меня! — потребовал он.

Просьба не сопровождалась вежливыми вводными словами типа: «будьте так добры», «не затруднит ли вас» или хотя бы банальным «пожалуйста» и потому ожидаемого эффекта не оказала. Всем невоспитанным детям на заметку! Вместо того, чтобы дружно подскочить к Мишке и начать хлопотать над узлами на веревке, причитая и возмущаясь, амбалы переглянулись, и один из них нехотя поднялся.

«Ладно, хоть до одного дошло, что я сказал», — подумал Мишка, решив не быть слишком требовательным к судьбе.

Но вместо ожидаемой борьбы с веревками парень, подойдя вплотную к Мишке, неторопливо извлек из кармана кусок лейкопластыря и аккуратно заклеил пленнику рот, после чего вернулся к прерванному занятию. Это Мишке не понравилось. Во-первых, он выспался, а во-вторых, хотел порасспросить этих ребят, казавшихся еще недавно такими славными, о событиях в мире. Поняв, что его контакт с внешним миром на какой-то срок ограничен, Мишка углубился в размышления о причинах того, что ему оставили глаза не завязанными, а уши не заткнутыми. Про уши Мишка догадался быстро, ребята не произносили ни слова, и возиться с Мишкиными ушами было нецелесообразно. А вот что касалось зрения, тут Мишка намучился.

Вдруг ему пришло в голову, что ему больше не суждено увидеть ничего, о чем стоило бы потом рассказывать. Это было неприятное соображение, и Мишка отложил его на потом, если не найдется лучшего. Затем он подумал, что глаза ему не завязали просто потому, что у него вообще не будет возможности поделиться с кем-либо увиденным. Это предположение не понравилось Мишке еще больше, и он его тоже отбросил. Потом он решил, что гости, которые неизбежно должны были пожаловать, знакомы ему настолько хорошо, что он узнал бы их и по запаху. Хорошо это или плохо, Мишка сообразить не мог, но, во всяком случае, эта мысль выглядела куда более обнадеживающей, чем первые две, и Мишка остановился на ней. Делать ему было нечего, все, что его интересовало, он уже обдумал, пытаться вспомнить самостоятельно, куда он дел брильянты, о которых, как он чувствовал, неизбежно зайдет речь, он даже не пытался, поэтому он закрыл глаза и незаметно для себя заснул.