Любить того, кто рядом - Эмили Гиффин

— Луиза мне по-прежнему нравится. Я просто еще не до конца выбрала.

— Так выбери уже что-нибудь, — говорю я. — У тебя на раздумья меньше месяца осталось!

— Знаю, знаю, — кивает она. — Кстати! Надо поторопиться с «беременной» фотосессией. В понедельник я иду к парикмахеру, а Уэбб обещает, что сможет освободиться раньше, когда надо будет. Так что выбирай день, Эллен.

Ох уж эта «беременная» фотосессия. Несколько месяцев назад Марго попросила меня сделать серию «таких, знаешь, стильных черно-белых фото» ее самой и ее живота. Я соласилась — в то время мне это казалось интересным. Теперь же, принимая во внимание мое настроение и тот факт, что придется снимать еще и Уэбба, идея потеряла всякую привлекательность (если не сказать больше). Представляю: будущий отец перед камерой смотрит на жену «любящим взглядом», ласково поглаживает ее живот, а может, даже целует торчащий пупок… Меня заранее тошнит от всего этого сюсюканья. Как низко я пала… Того гляди забуду, как фотографировала для журнала «Платформа», стану вытирать детям носы и трясти погремушками.

Ничего удивительного — решаю удостовериться еще раз, нет ли возможности улизнуть.

— А тебе не кажется, что это как-то слишком сентиментально, что ли?

Я очень стараюсь смягчить нелестное замечание и, наверное, скрыть свою неохоту выполнять обещанное.

На лице Марго мелькает обида, но только на секунду.

— Нет, не кажется. В холле я такие фотографии, конечно, не повешу, а вот в спальне — другое дело. Или вставлю в альбом. У Крейга и Джинни полно таких фотографий и знаешь, потрясающе смотрятся.

Я бы на ее месте не стала подражать этой парочке. Джинни и Крейг возглавляют мой личный список первейших зануд Атланты.

Джинни — самая давнишняя подружка Марго (получается, что я лишила ее трона лучшей подруги). Я миллион раз слышала историю их знакомства — главным образом от самой Джинни. Когда девочки были маленькие, их матери и еще несколько молодых мам решили организовать домашний детский сад. К сожалению, Марго и Джинни ходили туда недолго, поскольку не все родители разделили здравомыслие их матерей. «Союз» разрушили… хлопья, принесенные одной из мам в качестве лакомства; более того, бестолковая мамаша предложила их не только детям, но и присутствующим взрослым. «В большой пластиковой миске, наивная душа», — как неизменно комментирует этот эпизод Джинни. Замечание столь же характерное для южан, сколь и неискреннее, и расшифровывается как «дура несчастная».

После такого оставаться в детсаду не было никакой возможности. Мамы Джинни и Марго отделились и образовали собственную группу, с собственными правилами. Дальнейшее хорошо известно. Девочки стали буквально неразлейвода, что доказывает обилие совместных фотографий в альбоме Марго. Вот они выступают в группе поддержки, встали в пирамиду (Джинни, кстати, всегда поддерживает левую пятку Марго — красноречивый символ их дружбы); вот они у бортика бассейна в одинаковых желтых бикини; вот они вместе на балу дебютанток. Всегда с широкими улыбками, загорелые, неизменно окруженные не столь эффектными, но преданными ровесницами. Как не похожи эти фотографии на мои — где мы с лучшей подружкой Кимми в парке на роликах. Взъерошенные по моде волосы с разноцветными «перьями», неоновых расцветок майки, причудливые фенечки.

После выпускного наши с Кимми пути разошлись. Она пошла учиться на парикмахера, и теперь штампует точно такие же «взъерошенные» прически в своем салоне красоты в Питсбурге. У Марго и Джинни были очень похожие годы студенчества — Джинни (как и по меньшей мере половина их класса) выбрала Университет Джорджии и тоже поступила в женский клуб. И все-таки это были годы, прожитые врозь, — именно они чаще всего превращают лучшую подругу в просто подругу. Джинни вращалась в одном и том же обществе в Атланте, а Марго вела новую жизнь в Уэйк-Форесте. Эта ее жизнь включала, помимо прочего, дружбу с янки, которая разительно не вписывалась в традиционную систему ценностей Атланты. Сейчас мне иногда кажется, что Марго подружилась со мной именно поэтому — хотела быть оригинальной, отстоять свое право самостоятельно выбирать друзей. Я, кареглазая темноволосая католичка с северным акцентом, довольно резко контрастировала с исконным окружением Марго. И еще, подозреваю, в глубине души Марго нравилось, что я умная — чуть ли не умнее ее. В отличие от Джинни — у той школьные оценки весьма приличные, но интеллектуального любопытства она начисто лишена. Когда они учились в разных колледжах, я невольно оказывалась свидетельницей их редких телефонных переговоров и в итоге заключила, что, кроме вечеринок, нарядов и парней, Джинни ничто на свете не интересует. Марго, которая тоже живо интересовалась всем перечисленным, все-таки не была такой поверхностной.

Так что отношение Джинни ко мне было вполне предсказуемо — ревность и плохо скрываемое соперничество по мере того, как менялась расстановка сил. Она, впрочем, никогда не демонстрировала враждебность открыто — только легкую холодность и пристрастие к историям, имеющим место «до меня», и только им двоим понятным шуткам. Может, у меня паранойя? Но почему-то в моем присутствии Джинни с редкостным упорством вспоминала все, к чему я не могла иметь отношения, — например, их серебряные медальоны: когда Марго и Джинни родились, их крестные выбрали подарки в одном и том же ювелирном магазине Бакхеда. Или последние сплетни местного автомобильного клуба — я-то машину не вожу. Или, еще лучше, идеальный пример бриллиантовых сережек. Сами посудите: бриллианты меньше одного карата — это для школьниц, а больше двух с половиной — уже вульгарно, только для нуворишей.

Со временем стало ясно, что Джинни могла претендовать только на прошлое Марго, в то время как у нас общее настоящее в виде университета и Нью-Йорка. Потом я стали встречаться с Энди, и Джинни поняла, куда все клонится. Сколько бы лет они ни дружили, это было не в счет, поскольку я становилась членом семьи. Не было никакого сомнения, кто станет свидетельницей на свадьбе Марго, — конечно, я. Быть свидетельницей — все равно, что получить официальное звание «Лучшая подруга». Джинни, несмотря ни на что, держалась непринужденно, посещала все предсвадебные вечеринки и беспечно щебетала. Но я не могла отделаться от впечатления, что она недоумевает, что нашла во мне Марго и уж тем более Энди.

Меня все эти девчачьи страсти не особенно занимали, пока Марго не переехала в Атланту, и ей самой поначалу не нравилось, что приходится окунаться в прежнюю атмосферу. К Джинни Марго всегда была лояльна — большое достоинство, — но время от времени роняла о ней нелестные замечания. Как, например, Джинни ездит в отпуск только в Си-Айленд и никогда не читает газет. И как «забавно», что Джинни никогда в жизни не работала. (Это правда. «Никогда» это значит никогда. У Джинни никогда не было ни общественых обязанностей в школе, ни простенькой работы в офисе после окончания университета. Она сразу же вышла замуж и родила — мальчика, разумеется, а спустя два года — девочку. Она не проработала ни дня, ни разу не получила зарплаты. Для меня, трудившейся с пятнадцати лет, подобный индивид — примерно такая же экзотика, как цирковой акробат или сиамские близнецы. И для меня это не «забавно», а по меньшей мере странно и немного печально.)