Во имя империи! - Виктория Гетто

Ну, раз так… Дальше ехали молча. Она только время от времени говорила, где свернуть. Вскоре въехали в спальный район. По её указаниям заехали в большой двор.

– На месте, господин. Можете оставить свой самодвигатель здесь. У нас не воруют. Хаширы строго следят за этим.

Кивнул, ставя машину на сигнализацию. Пискнул зуммер, моргнули габариты.

– Веди.

На третий этаж по скрипучей лестнице. Чем-то воняло. Открыла дверь квартиры, обитую каким-то рядном. Щёлкнула выключателем. Сразу резанула по глазам неприкрытая нищета. Небольшая комнатка, в углу – старая деревянная кровать. Две подушки. Одеяло из лоскутов. Матрас, набитый, может, соломой, может, стружкой… Поломанный стул. Проём на кухню, где на колченогом столике стоит то ли примус, то ли керогаз, возле которого на удивление чистая посуда. Правда, тоже бедная. Небольшая металлическая кастрюля, такая же маленькая сковородка. И – куча аптечных пузырьков. Женщина перехватила его взгляд, залепетала:

– Это не моё, господин! Я здорова! Совершенно здорова! Вы можете не волноваться. Это моего сына. Он часто болеет…

Махнул рукой.

– Ладно. – Стало как-то неловко – он никогда ещё не покупал женщин… Вздохнул: – Ладно. Давай, что ли…

Она покраснела, потом жалобно прошептала:

– А можно выключить свет, господин? Я… стесняюсь, господин…

Звучит странно. Стесняться, когда решила выйти на панель? Впрочем, прятаться тут совершенно негде…

– Сейчас.

Обернулся – да. Дверь закрыта тщательно. На массивный засов. Так просто не войдёшь. И – третий этаж. Подошёл к окну, выглянул во двор – тихо. Ни души.

– Выключай.

Она щёлкнула выключателем. Глаза почти сразу привыкли к темноте. Впрочем, не так и темно. От света уличных фонарей можно всё различить. Женщина стоит неподвижно. А, вот же…

– Раздевайся.

– Да, господин… – снова шелест тихого покорного голоса.

Отошла чуть в сторону, завозилась. Ну да. Всё отлично видно. Даже сам не ожидал. Сначала потянула платье, блеснула молочная белизна тела. Это идиотское океанское нижнее бельё… Нечто вроде грации или корсета. Потом – короткая нижняя рубашка, панталончики… Умоляюще сложила руки на груди, ещё не потерявшей форму… Худенькие бёдра довольно длинных и стройных ног, рёбра наперечёт.

– Господин…

Кивнул на кровать. Быстро скользнула, отодвинулась к стенке, буквально вжимаясь в неё. Да уж… это не сексодром. Тут всё рядом. Да и не войдёт в эту конуру его кровать, к примеру. Она куда больше этой комнаты… Аккуратно сложил свою одежду поверх её на единственный стул. Хорошо ещё, что пол чистый. Подошёл к кровати, глубоко вздохнул, откидывая одеяло и залезая к ней. Кое-как уместился. Узко. Мало места. Перевернулся на бок. Женщина лежала на спине, стиснув зубы и изо всех сил зажмурив глаза. Боится. Осторожно подвинул руку, дотронулся до небольшой груди. Та напряглась, ощутил, что её кожа покрылась пупырышками. Задрожала. Не от желания. От страха предстоящего. Чёрт, так всё желание уйдёт! Внезапно разозлился:

– Ноги раздвинь!

Она послушно выполнила приказ, чуть согнув их в коленях… Только тихо вздохнула, закусив губу, когда он вошёл в неё, и так и лежала до самого конца, не открывая глаза, прикрытые дрожащими веками. На удивление, ему понравилось, и, отдохнув немного, он повторил, предварительно велев ей привести себя в порядок. Женщина ушла на кухню, звякала кастрюлей, плеская водой. На этот раз всё прошло лучше, чем в первый раз. Она даже позволила себе пару раз шевельнуться в такт ему, а когда достигла своего пика, негромко простонала, и его просто взорвало, он даже зарычал от возбуждения и наслаждения… На этот раз не стал откатываться, как в прошлый раз, а повернулся на бок, прижал её к себе. Узкая спина с торчащими позвонками вызвала у него острый приступ жалости, а рука прошлась по торчащим рёбрышкам, словно по клавишам. Обхватил впалый животик, прижал к себе. Коснулся губами шеи. Женщина задрожала, попыталась освободиться, но он не отпустил её, чувствуя прилив странной нежности после близости. Рука скользнула выше, уместившись между небольших грудей, просунулась между мягкой щекой и грубой тканью почти плоской подушки. Женщина тихо всхлипнула, и он встревожился:

– Тебе больно?

– Нет, господин… – Снова этот шелест… – Вы… – Замолчала.

Ладонь обожгла слеза. Плачет? Да. Спрятал её в объятиях и замер, ощутив её доверчиво наивное желание спрятаться в нём, таком большом и сильном, от всех невзгод. Так и лежали молча, слушая друг друга. Её худенькая нога чуть шевельнулась, захватив его лодыжку в трогательной попытке нежности. Замерла. А он впитывал её терпковатый запах, запоминая…

– Светает, господин…

Очнулся от странного очарования. Осторожно, как-то бережно освободил руку. Поразительно. Она такая лёгкая. Даже не ощутил её веса. Худенькая, словно тростинка. Слез с кровати, оделся. Женщина приподнялась на локте, глядя на него странным взглядом. Ах да. Боится, наверное, что я не заплачу… Зря. Но я дам больше, чем она думает… Присел на краешек койки, достал из внутреннего кармана бумажник. Раскрыл, вытащил пять купюр. Пять сотен кинов. В свете загорающегося дня ясно увидел удивление в её глазах. Положил рядом на подушку.

– Господин… Это слишком, слишком много! Мой муж, он работал слесарем, получал всего триста кинов в год… Не надо столько!

Чего она боится?

– Тебе страшно?

Кивнула, опять закусив губу.

– Твой ребёнок болен? За комнату надо платить? – Обвёл рукой вокруг: – Здесь нет ни мебели, ни еды, ничего. У тебя только одно старое платье. И я не вижу игрушек.

– Они под кроватью. В ящике, господин…

Нагнулся, действительно, небольшая коробка, в которой потрёпанный тряпичный мячик и небольшая повозка. Всё.

– У тебя нет работы. И никто не хочет тебе дать её из-за твоего сына, который не просто мал, но и болен. И довольно серьёзно.

– Вы правы, господин…

– И ты уже отчаялась увидеть в жизни что-то хорошее, отчего и решилась пойти на панель…

– Вы рассказываете мне мою жизнь, господин… Зачем?

И снова слёзы на глазах.

– Я иностранец, как ты поняла.

– Я догадалась, господин…

– И одинок.

– Не знаю, господин…

– Одинок. У меня нет жены, нет подруги. И… скажу так, здесь… – похлопал по кровати, отчего женщина вдруг покраснела… – Ты мне понравилась. Даже очень.

– Но я… я почти ничего не умею… В этом смысле… У меня кроме мужа и вас… никого не было… – Опустила голову.

– И не надо. Я хочу стать твоим единственным клиентом. Учти – единственным.

– Господин!.. Но я… я…

– Решай. Ты узнала меня. Знаешь, как тебе придётся со мной в постели. Убедилась, что я плачу достаточно щедро…