Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917 - Ян Кэмпбелл

опрос производился поэтому непосредственно на киргизском языке. В общем весьма выгодное для успеха работ, это обстоятельство имело однако ту неблагоприятную сторону, что лишало – по крайней мере, до известной степени – заведующих партиями и подпартиями возможности следить за правильностью и точностью постановки вопросов, имеющею в деле подворной регистрации первостепенную важность [Кауфман 1897: 63].

Таким образом, подворные опросы, на которых экспедиция основывала свои расчеты норм, были подвергнуты сомнению, и, таким образом, под вопросом оказались сами основания исследования, хотя Кауфман и делает оговорку, что эти данные так или иначе превосходят все собранные ранее. Однако у него были более серьезные сомнения относительно методов, использованных экспедицией для разделения степи на более мелкие и отчетливые единицы анализа. Точность границ между «общинноаульными группами» при проверке их нижними чинами Переселенческого управления не подтвердилась. Экспедиция относила земли разного качества к разным «естественно-историческим районам», и это деление было, по мнению Кауфмана, произвольным и бесполезным, поскольку не соответствовало способам распоряжения землей казахскими общинами [Там же: 67, 81]. Таким образом, хотя расчеты Ф. А. Щербины, казалось бы, обеспечивали высокую степень точности, на самом деле они усложняли процесс изъятия земель в государственный колонизационный фонд, не принося пользы ни казахам, ни поселенцам [Там же: 3]. Более того, из-за «чрезвычайной поспешности», с которой велись работы, важнейшие вопросы (где именно располагались подходящие для поселения крестьян участки и каковы там природные ресурсами) остались без ответа [Там же: 84, 86].

От всех этих замечаний, исходивших от столь авторитетного ученого, нельзя было так просто отмахнуться. В то же время, однако, ни одно из них не воспрепятствовало системе выделения земли в соответствии с нормами. А. А. Кауфман раскритиковал методы работы и намекнул, что нормы Щербины были чрезмерно щедры по отношению к казахам, но все его рекомендации приняли форму поправок к уже установленной, в принципе желательной процедуре. Короче говоря, Кауфман выступал за более точные и практичные земельные нормы, более созвучные потребностям крестьянской колонизации, а не за их отмену. Глубоко обеспокоенный произволом чиновников, но твердо убежденный в приоритете интересов поселенцев над интересами казахов в случае конфликта, Кауфман рассматривал пересмотр норм как средство обеспечения интересов и тех и других [Там же: 24]. Однако его утверждение о том, что чрезмерно высокие нормы замедлят и затруднят формирование переселенческих участков, намекало на то, что мирное согласие вокруг идеи нормирования степи не будет длиться вечно [Там же: 31].

Критические замечания А. А. Кауфмана повлекли за собой дальнейшее изучение методов экспедиции Щербины Министерством земледелия, которое в 1899 году направило в степные губернии второго ревизора, Е. А. Смирнова. В докладе Смирнова [Смирнов 1899] общее признание подробной методологической критики Кауфмана сочеталось с практическим взглядом на средства и время, которыми на самом деле располагало какое бы то ни было статистическое исследование. Он утверждал, что некоторые технические пожелания Кауфмана так же верны, как и невыполнимы [Там же: 12]. Смирнов также счел безосновательными серьезные опасения Кауфмана по поводу того, что экспедиция неправильно разделила степь на общины и естественно-исторические районы. Общины, как он убедился в ходе своей поездки, во многих случаях действительно существовали, и хотя естественно-исторические районы были выделены искусственно и необоснованно, маловероятно, что результаты были бы лучше, если бы экспедиция использовала другой подход [Там же: 92, 54]. Во всяком случае, абсолютная точность на данном этапе не требовалась. Результаты, полученные экспедицией, были в любом случае точнее уже имевшихся данных, и задача ее состояла лишь в том, чтобы дать приблизительные оценки, определить те земли, статус которых как излишков не вызывал никаких сомнений [Там же: 11–12]. Хотя существовала возможность, что в будущем подобная приблизительность перестанет служить интересам империи, в данный момент она была аргументом в пользу умеренности и осторожности в нормировании степи. В условиях слабого государственного управления российскими приграничными землями математическое обоснование колонизации должно было быть скорее приемлемым, чем идеальным, и понимавший это Смирнов считал приемлемой также некоторую методологическую неточность[425]. В конце концов, лучше хоть какое-то регулирование, чем вообще никакого.

В то же время Е. А. Смирнов полностью соглашался с мнением А. А. Кауфмана, что экспедиция должна была разработать для каждой местности конкретные нормативы потребления сена казахским скотом и что отсутствие этих норм – серьезный пробел в ее работе. Он попытался вычислить их самостоятельно и настаивал, что такие расчеты должны учитываться при последующих статистических исследованиях [Там же: 56, 61–63]. Как и критические замечания Кауфмана, доводы Смирнова были направлены против конкретных действий экспедиции Щербины, строго укладывавшихся в «дисциплинарную матрицу»[426] земской статистики и «правильной колонизации». Так или иначе, эта критика призывала к более внимательному учету местных особенностей, к большей эмпирической строгости и к более полному соответствию статистических методов наблюдаемому в реальности человеческому поведению. Признавая невозможность реализации этого замысла в ходе единственной поспешной экспедиции, Е. А. Смирнов пришел к выводу, что при использовании норм для локальных партий поселенцев границы погрешности следует увеличить [Там же: 65]. Правильная колонизация была на этой стадии скорее идеалом, чем свершившимся фактом, и осознание неопределенности, стоявшей даже за приемлемыми цифрами, восставало против их некритического применения. Однако оставляя прояснение деталей, позволявших лучше считаться с местными условиями, будущим поколениям земельных чиновников, подобная критика также устраняла те ограничения на захват земли, которые предполагались нормами Щербины[427].

В конечном счете многие из самых серьезных проблем, поднятых на раннем этапе работы Экспедиции по исследованию степных областей, были решены. Чтобы точнее определить протяженность и площадь общинных групп и естественно-исторических районов, были призваны топографы, а в ходе встречи с представителями «временных партий», ответственными за измерение участков для поселенцев, по-видимому, удалось сгладить некоторые трудности в выполнении рекомендаций экспедиции[428]. Более того, и Е. А. Смирнов, и А. А. Кауфман были склонны объяснить первоначальные ошибки сподвижников Щербины их незнанием местного ландшафта и выражали уверенность, что эти ошибки вряд ли повторятся. Таким образом проект не встретил существенного противодействия; теперь он был хорошо отлажен и лучше приспособлен для выполнения, казалось бы, противоречивших друг другу целей защиты интересов казахов и выделения земли поселенцам; также он хорошо согласовывался с идеей нормирования степи, которая пока не вызывала ни у кого возражений. Но если бы тогда было официально признано, что нормы Щербины не что иное, как ошибочная оценка фактических моделей землепользования, последствия могли быть долгосрочными и непредсказуемыми.

Более основательная критика появилась лишь несколько лет спустя. Ее высказал Т. И. Седельников, казак Оренбургского войска, окончивший Уфимское землемерное училище и участвовавший как в экспедиции