Национализм как политическая идеология. Учебное пособие - Владимир Малахов

2. В значении исторического происхождения. Когда говорят, что такой-то человек — «этнический цыган» или «этнический курд», под этим, как правило, не подразумевают языковых, религиозных или фенотипических отличий этого индивида от окружения. Если первый живет, скажем, в Бухаресте или Кишиневе, а второй — в Багдаде или Баку, то ни своим внешним видом, ни своим поведением он не выделяется из среды. Единственное, что его, возможно, отличает от других — особенности семейной биографии.

3. В значении культурной принадлежности. Относя кого-то к представителям того или иного «этнического меньшинства» (например, бретонцев во Франции или русских в Латвии), имеют в виду культурные особенности — прежде всего язык, в некоторых случаях также жизненно-стилевые характеристики и т. д. Наконец, этничность может задаваться религиозной идентификацией. Например, боснийцы в бывшей Югославии считаются особой этнической группой, хотя в значениях (1) и (2), приведенных выше, их следовало бы считать потомками сербов и хорватов, принявшими ислам.

Казалось бы, нет ничего проще, чем договориться о значениях и использовать термин «этничность» как синоним культурной идентичности. Стоит лишь прийти к такому соглашению о словоупотреблении, и снимаются все споры об этнической принадлежности Генриха Трейчке, Марселя Пруста или Владимира Даля. Однако всегда найдутся люди, кто такое соглашение оспорит и не согласится, например, считать русскими Альмана Тулеева или Ирину Хакамаду.

Категория «этничность» пришла в социальную науку (в политологию в том числе) из этнографии. Для этнографов этничность — объект, свойства которого они должны описать. Для социологии и политологии этничность — инструмент социальной классификации, способ разделения социального пространства. Нет сомнения, что этнографический подход имеет полное право на существование. Но в случае, если он некритически переносится на предметную сферу социальных наук, он влечет за собой серьезные теоретические аберрации. Социальное взаимодействие, а именно сфера отношений между социальными группами, т. е., в конечном итоге, группами интересов, начинают понимать как взаимодействие между «этносами».

В международной обществоведческой литературе термин «этнос» не употребляется. Вместо него используется выражение «этническая группа», а в правозащитных документах — «этническое меньшинство»[281].

То, что в академическом языке называют «этническими группами», имеет своим референтом два различных объекта. Один объект — культурно-лингвистические группы, изучаемые этнографией. Другой объект — социальные группы, изучаемые социологией и отчасти политологией. Одно дело — «этничность» членов племени, ведущего более или менее автономное существование в тундре, в лесу, в прерии или в пустыне, и совсем другое — «этничность» мигрантов в мегаполисе. Первые занимаются промыслами, не предполагающими сложных обменов, вторые включены в общественное разделение труда, а то и в политическую борьбу, в столь большой степени, что полностью зависят от сложившейся системы (экономических и символических) обменов.

В первом случае перед нами сравнительно замкнутые сообщества, весьма специфическим образом включенные в социальное взаимодействие. Например, тофалары в Иркутской области. Во втором случае мы имеем дело с группами, активно вовлеченными в социальную коммуникацию — борющимися, наряду с другими группами, за доступ к общественным ресурсам. Например, азербайджанцы в Москве. Культурная отличительность в этих двух случаях имеет радикально различные функции. В первом случае она является причиной изоляции. Во втором случае культурная отличительность всего лишь корректирует характер социального взаимодействия (например, закрепляет за членами данной группы определенное место на рынке труда). Функциональные моменты здесь принципиально важнее содержательных.

В структурно-функциональном аспекте не имеет принципиального значения, в какой мере члены данной группы действительно отличны от членов других групп, т. е. насколько они отличаются от других по языку, религиозным практикам, нормам повседневного поведения и т. д. Гораздо важнее, что их отличают, опознают в качестве отличных от других.

Таким образом, социологи, изучающие такие «этнические группы», имеют дело с иным предметом, нежели «этнические группы», изучаемые этнографами.

Но различие предметов делает необходимым различие методов их исследования. Перенос же методологии этнографии на сферу социально-политических наук — предприятие, чреватое самыми печальными последствиями. Именно такой перенос, к сожалению, постоянно происходит в отечественном обществоведении, причем не только в этнологии. В этой связи уместно говорить о специфическом способе мышления, который мы будем называть этноцентризмом[282].

Обычно этноцентризмом называют позицию, привилегирующую определенную этническую группу по отношению к другим (например, европоцентризм как привилегирование европейцев есть разновидность этноцентризма). Однако в исследовательской литературе используется и более узкое понятие этноцентризма. Этноцентризм здесь — подход, согласно которому категория «этнос» и его производные представляют собой основную детерминанту социального действия. В этом же смысле употребляется также понятие «этнодетерминизм»[283]. Под этноцентризмом мы будем понимать мышление, наделяющее категории «этнос» и «этничность» универсальной объяснительной функцией.

В российской литературе этот способ мышления представлен, прежде всего, классиком советской этнографии Юлианом Бромлеем и ее диссидентом Львом Гумилевым. Эти два автора, каждый по-своему, наложили существенный отпечаток на отечественное обществознание.

«Этнос» для Ю. Бромлея служил универсальной характеристикой общественно-исторического мира[284]. Этнос, «под каким бы названием этнос ни выступал (курсив мой. — В. М.) — «этническая группа», «народность», «народ» или «нация», — представляет собой «относительно устойчивое сообщество»[285]. При этом определение «относительный» — явная уступка цензуре, следившей за приоритетом марксистско-ленинской методологии во всех областях знания (а значит — за проведением тезиса о примате социального перед биологическим).