Моя безумная фантазия - Карен Рэнни

— Доказательство?

Уже много недель она была уверена, что Алиса Сент-Джон мертва. Но никто ей не верил. Никто ее не слушал. И вот теперь этот молодой человек произнес эти слова тихим и серьезным голосом. Как похолодело в груди, словно кровь превратилась в лед!

— Она никогда его не любила. Она вышла за него потому, что мы не могли с ней пожениться.

— Это ваше доказательство? — Улыбка тронула ее губы. Улыбка облегчения? — Существуют тысячи браков, которые не несут никакой радости одному из супругов, мистер Моршем.

— Вы не хотите мне верить, не так ли, миссис Беннетт? — Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Боль в его глазах сменилась вспыхнувшим негодованием. — По-вашему, Арчер Сент-Джон невиновен?

— Невозможно поверить, что он убил свою жену. Она хорошо помнила потрясенное выражение лица Арчера, когда задала ему тот же вопрос. Почему она это сделала? Она же этому не верила. Желая уколоть? Из ревности? Он назвал Алису своей женой, и она не ожидала, что это слово ранит ее так больно. Она ведь слышала его раньше. Вопрос родился из потока чувств, в котором смешались смущение, злость, зависть. Ей захотелось уязвить его, наказать, заставить ощутить то, что чувствовала она. Признание далось ей нелегко, правда стояла перед ней молчаливым обвинителем. Горечь зависти поразила ее. — Алиса ждала от меня ребенка, миссис Беннетт. — Он объявил об этом с гордостью и печалью. — Сент-Джон знал, что это не его ребенок. Разве честь недостаточная причина для убийства?

Арчер стоял у окна, наблюдая за рассекавшими небо молниями. Ночная гроза соответствовала его настроению.

Комната принадлежала его отцу, тогда в ней царила атмосфера наказания. Арчера приводили сюда совсем еще малышом, чтобы отчитать, выпороть, сделать из него графа.

Когда в один прекрасный день она стала его комнатой — в тот день, когда в нежном и не подходящем для этого восьмилетнем возрасте он унаследовал Сандерхерст и графский титул, — он запер ее и никогда не заходил туда, пока не стал взрослым.

Только потом он преобразовал помещение: убрал мрамор, который делал комнату холодной и похожей на могильный склеп; заменил каминную доску резным произведением искусства работы Адамса; вдоль стен выстроил книжные шкафы из красного дерева. В них обосновались романы, научные трактаты и фолианты, которые он действительно читал. На полу лежал один из бесценных персидских ковров его отца, а на свободной стене Арчер развешал любимые им произведения искусства.

Он вернул месту немыслимого унижения человеческое тепло, по своим представлениям создал то, чего никогда раньше не имел, — убежище. Он так остро нуждался в нем в детстве, что, став взрослым, придумал его, чтобы утешить в себе ребенка, которым он все еще был в глубине души.

Тем не менее он никогда бы не смог заменить своего отца, а память отказывалась смягчать неумолимую жестокость Джеральда Сент-Джона. Все мужчины клана Сент-Джонов были отмечены ею — маленьким драгоценным камнем чистой воды злобности, которая питала извращенную натуру мужчин, рождавшихся почти в каждом поколении. Лишенный в детстве отцовской любви, в юности — мужской руки, а взрослым — одобрения, Арчер Сент-Джон принадлежал к числу этих мужчин за исключением одной, все перевешивающей черты характера.

Он был полон решимости не походить на отца. С годами эта особенность характера стала все настойчивее заявлять о себе, подкармливаясь разочарованиями, опираясь на горечь, принесенную неверностью жены, и поведением большеглазой и самовольной соблазнительницы. Почти неделю он оставался в Лондоне, окутанный гневом и болью, чувствуя, что его предали самым гнусным образом. Время не смягчило ощущения и не излечило от испытываемого к этой женщине желания. Глупец. Последний дурак! Однако он все равно вернулся, успокоенный и умиротворенный. Она спала сейчас над ним, этажом выше. Он казался себе умирающим от голода щенком, а ее сравнивал с сочным бифштексом. Накорми меня, Мэри-Кейт.

Дождь хлестал в окно. Арчер вытянул руку и прижал ладонь к стеклу, словно хотел вобрать в себя холод стекла. Неужели она права? И он действительно ненавидел Алису? Когда-то, может быть. А сейчас? За прошедшую неделю он тысячу раз задавал себе этот вопрос. Ответ был и сложным, и удивительно простым.

Как-то ночью Арчер не мог уснуть и услышал, как жена плачет в смежной спальне. Более мудрый человек, возможно, заглушил бы ее рыдания, выпив бренди или приняв снотворное, но он поддался сочувствию, вызванному настоящим горем, которое слышалось сквозь разделившую их дверь. Он сел на край кровати и неловко похлопал ее по спине.

— Алиса, что с тобой? — прошептал он. Невольная нежность и непривычное сострадание смягчили его тон, созвучный ее скорби.

— Оставь меня в покое!

Такая резкость была не похожа на Алису. Ей были присущи мягкие взгляды и добрые улыбки. Она просила горничную передать ему, что не может присоединиться к нему за завтраком, посылала через Джонатана записки, когда навещала родню, — от этих визитов он и сам в основном уклонялся. Она намеренно не вступала с ним в открытую вражду. Однако сейчас не слишком заботилась о своем тоне.

Он убрал руку, но не ушел, удерживаемый, возможно, шестым чувством, которое велело ему остаться и попытаться успокоить ее.

— Уйди, Арчер. Пожалуйста…

— Я только хотел успокоить тебя, Алиса, — сказал он и, почувствовав отчужденность своего тона, пожалел, что его голос прозвучал так холодно и резко. Так не успокаивают плачущих жен. — Может, ты чего-нибудь хочешь? Принести тебе что-нибудь?

— Ничего не надо.

— Заказать повару какое-нибудь особое блюдо?

— Нет.

— Пригласить портного?

— Наряды меня не волнуют, Арчер. О них я забочусь меньше всего.

Не зная, что и подумать, он предложил ей завести собаку.

— Одна из охотничьих собак принесла здоровое потомство. Давай возьмем щенка? Это тебя развлечет.

— Нет.

— У тебя что-нибудь болит? Может, позвать врача?

Возможно, потому, что она была так безутешна, возможно, из-за позднего часа, но Арчер говорил с ней голосом, как он позже понял, любящего дядюшки. К своему удивлению, он, похоже, оказался очень наивным в отношении Алисы.

Она повернулась и села, отбросив с лица, залитого слезами, золотистые волосы. Ее влажные глаза блестели — от гнева? — рот распух и потерял очертания, нос покраснел. Тихая Алиса набросилась на него, как валькирия:

— Тогда, может, ты позовешь мою любовь, Арчер? Скажи ему, как горько я сожалею, что не вышла за него замуж! Скажи, что каждую ночь я тоскую по нему в своей постели. Скажи, что он подарил мне ребенка, который покоится в моем чреве. Ты сделаешь это для меня, мой великий граф Сандерхерст? Если да, то делай это побыстрее, потому что я умираю от любви.

Арчер, мастер словесных поединков, хорошо владел искусством нанесения удара. Он научился защищать себя и, как правило, действовал языком, как острым мечом. Он мог точно поразить насмешника, умел иронически улыбнуться, стыдя того, кто осмелился сразиться с ним на словах. Его оружием были быстрый ум и железная выдержка, щитом ему служили безразличие и скучающий вид.