Рыбак - Джон Лэнган

– Я вычитал о нем в рыболовном дневнике дедушки, – сказал Дэн.

Я не нашелся с ответом. Я понятия не имел, о чем он говорил.

– Он тоже был рыбаком, – сказал Дэн. Его голос дрожал от напряжения. – Они с отцом ходили на рыбалку по выходным. Иногда брали и меня. Не слишком часто, но иногда. Он вел учет мест, где ловил рыбу. Это была просто тетрадь, школьная тетрадь, понимаешь? Он был дотошным типом, мой дед. Для всякого места записывал дату, время, проведенное там, погоду, состояние воды, тип приманки, вид пойманной рыбы… Порой оставлял такие забавные приписки вроде «Удачи у дамбы» или «Зацепил огромного сома у моста, но тот снялся с крючка, мать его за ногу». Если он возвращался – обновлял записи, уже другими чернилами. Я не знал об этом дневнике. Дед, как по мне, совсем не походил на дотошного человека. Да и какая разница – знал я о нем, не знал. Мне просто нравилось рыбачить, без всяких там походных заметок. А потом, в феврале этого года, моя кузина Мартина приехала навестить семью. Кажется, я тебе об этом рассказывал. Прямо в последнюю минуту, когда все уже загружались в машину и готовились отбыть обратно в Цинциннати, она порылась у себя в чемодане и достала дневник дедушки. Ну и вручила мне. Я понятия не имел, что это такое. Она обернула ее в кожу, на обложке было выбито золотом – «Дневник рыбака». Я думал, внутри ничего нет, думал, она скажет, что я должен писать туда все, о чем думаю и что чувствую – она психолог, любит подобную чепуху. Но нет, то были записи нашего деда о рыбалке. После его смерти они перешли к ее матери, тетушке Айлин. Не знаю почему. Насколько я знал, она была очень набожным человеком, чуть ли не в монастырь уйти хотела. Никто никогда не упоминал, что она интересуется рыбалкой. Но Мартина сказала, что на самом деле ее мать ненавидела рыбалку – по ее мнению, дед уделял ей слишком много времени, да еще и мужа ее подсадил. Удивительно, что она не сожгла его – ну, этакой мести ради. Когда у Мартины родился старший сын Робин, Айлин передала дневник ему, вот только ни он, ни его младшая сестра рыбалкой не интересовались. Моя кузина и бросила его в комод, «чуть не выбросила однажды», как призналась. А потом, после того, как… – тут его голос дрогнул, – после всего, что случилось с Софи и детьми, после того, как мы с тобой стали рыбачить вместе, она вспомнила про дневник. Выкопала его из-под носков и трусов и отдала мне – решила, что мне он будет полезней. Нашла контору, где сделали красивый переплет, и… – Дэн кивнул, не закончив. – Прошло немало времени, прежде чем я открыл его. Честно говоря, Эйб, я не был уверен, что хочу продолжать рыбачить с тобой. Вернее, даже так – я не был уверен, что просто хочу продолжать рыбачить, безо всяких поправок на тебя. Ты, наверное, заметил, что этой зимой мое состояние… ну, ухудшилось. В тот вечер, когда ты пригласил меня к себе, я явно перебрал. Пока мы рыбачили, я… мне не делалось лучше, но откуда-то брались силы проживать день за днем. А потом сезон кончился, удочку я убрал под стол, и… все сразу стало сложнее. Не за одну ночь стало. Я порой отвлекался на что-то: на праздники, на визиты семьи. Но все больше и больше мне казалось, что меня поймало в ловушку то утро, когда я не справился с рулем, и грузовик… тот грузовик…

Дэн яростно помотал головой, отведя взгляд от лежащего у наших ног чудовища. Теперь он смотрел прямо мне в глаза, смотрел и говорил:

– Мальстрем – так называют огромный и опасный водоворот, этакую воронку посреди океана, в которой кораблю сгинуть – раз плюнуть. Я пребывал в мальстреме – черная глубина засасывала меня, где-то рядом со мной кричали жена и дети, и я ничем не мог им помочь. Чем дольше я пребывал в нем, тем труднее мне было поверить, что есть что-то еще, кроме этой бесконечной катастрофы – что я стою рядом с тобой у Сварткила, говорю о работе, жду клева. Все эти поездки, все те дни, когда я сидел на берегу ручья, – они были иллюзией, лишь миражом, который я навязал сам себе, чтобы спастись от этого неустанного вращения. Ты же знаешь – там, где они погибли, поставили светофор?

– Знаю, – тихо сказал я.

– По утрам я ездил туда. В три или четыре часа, когда кажется, что на дворе все еще ночь. У меня были долгие проблемы со сном. Я съезжал с дороги, глушил мотор и сидел, глядя на этот свет.

– Я знаю.

– Знаешь?

– Ты рассказал мне об этом в тот вечер, когда пришел в гости.

– Правда?

– Ты изрядно выпил.

– А… – На мгновение Дэн будто выпустил нить своего рассказа из пальцев. – Да. Ладно, значит, так и было. Я смотрел на тот светофор и раздумывал. Наверное, я сказал тебе, о чем.

– Да.

– Ночь за ночью, утро за утром – ничего не менялось. Свет менялся с красного на желтый, с желтого на зеленый, и водоворот затягивал меня все глубже. Я понимал, что забил на работу, что дал начальству шанс расписать меня и закинуть в кучу тех, кто уже списан, – и в то же время не мог собраться с силами и начать что-то делать. А потом, однажды утром, я бросил взгляд на пассажирское сиденье и нашел там дедушкин рыболовный дневник. Я не помнил, что клал его туда, но вообще к тому времени я много чего делал на автопилоте, наверное, просто не заметил. Может, я принял его за что-то другое. Не важно. Меня он вдруг заинтересовал. Я схватил его, стал листать страницы, вчитываться в эти давным-давно написанные строчки. Попадались знакомые слова – Эсопус, дамба, Сварткил. Кое-где я стопорился, старик не всегда разборчиво писал. Он забирал с собой все, что попадалось на крючок, но в особом почете у него ходил сом. Однажды он поймал огромную зубатку на водном сходе в Гудзон. Читать его заметки о минувших днях было странным образом… утешительно. Я, оказывается, много где еще не был в округе… и так я узнал о Голландском ручье.

Мне стало немного не по себе. Сначала – фантастический рассказ Говарда, теперь – сдержанная исповедь Дэна; да еще и человеческий череп, завернутый в тонкую рыбью кожу, зубасто ухмылялся мне из-под ног.

– Так вот как ты узнал об этом месте, – произнес я. – Шикарно. Ну а теперь…

– Увидел Еву, – сказал Дэн. – Вот почему мы здесь. Под своим привычным списком – погода, дата, время, улов – он написал вот эти вот два слова. Ева была его женой – то есть моей бабушкой. Она умерла в сорок пятом, в канун Нового года. Похоже, ее сразил инсульт. Моему отцу тогда было всего семь лет, и он так и не понял до конца, что же произошло. Все дело было в том, что запись, которую дедушка сделал насчет Голландского ручья, была датирована июлем пятьдесят третьего года. Моя бабушка была уже восемь с половиной лет как мертва и никак не могла сопровождать его в том походе.

– Понятное дело, – вырвалось у меня, но Дэн предупреждающе воздел руку, как бы повелевая мне не перебивать.

– Я вернулся к первой странице дневника и проверил дату, – продолжил он. – Записи были начаты в мае сорок восьмого года. И ошибки в датировке той записи быть не могло. Я проверил все страницы в дневнике. Каждую по отдельности. Никаких других упоминаний о встрече с моей бабушкой не было. Это был не какой-нибудь там код, означавший успешный улов. Я не знал, что значили эти слова, но именно это он написал: увидел Еву.