Увези меня на лимузине! - Анна Ольховская

– Не юли! Ты сказала, что пойдешь гулять в парк…

– Да.

– Но твоей машины нет на месте, говори, куда тебя понесло?!

– В зоопарк мы поехали, в парке быстро стало скучно.

– Все равно пора бы уже домой, Нике спать надо. Вы сейчас где?

– Ну-у-у… – что же придумать, а?

Нам до дома еще часа три, не меньше. А то и больше.

– Анна, хватит врать! Отвечай правду, и немедленно!

– Ой, только не злитесь! Я сейчас за рулем, движение напряженное. К вечеру будем дома – все расскажу.

– К вечеру?!!

– Все-все, впереди пост ГАИ, пока!

Тут я не соврала, пост действительно был.

Ну вот, накаркала! Из будки выскочил Полкан… Хотя нет, полканы на дороге не мерзнут, они в кабинетах сидят. А в будках – младшие чины и подчинки, которые еще жирок не накопили, и потому, видимо, новенькая «Тойота» на абсолютно пустой дороге не могла не привлечь внимания.

Они что, в бинокль за мной наблюдали? Ведь, кроме болтовни по мобильному телефону, никаких нарушений правил дорожного движения вроде не было. Скорость у меня нормальная, ребенок ведь в машине, еду себе потихоньку, никого не трогаю. Так нет же, вон, выскочил, палкой полосатой машет, на обочину приглашает.

Ладно, остановимся.

Бравый инспектор дорожного движения, на помощь которому уже торопился его напарник (а как же, вон какая банда в машине: бой-баба, ребенок-каратист и собака-убийца), вразвалку подошел к «Тойоте» и заговорил на языке, больше понятном Маю. Ни приветствия, ни представления, сразу злобный гавк:

– Ваши документы!

– Нет уж, сначала представьтесь и покажите ваше удостоверение! – а чего он грубит!

– Старший сержант Мокрицин, ваши документы! – Физиономия парнишки начала отливать свеклой.

Фу ты, гадость какая получилась! Физиономия в принципе отливать не может, а если такое случается, да еще и съеденной накануне свеклой!

Чертова мимика, вечно она меня подводит.

– Чего кривитесь, дамочка, – прошипел Мокрицин, – за людей нас не считаете? Думаете, если из Москвы, так остальные – грязь? А ну, выйти из машины!

– И не подумаю! – я тоже начала злиться. – Какое право вы имеете хамить? Вам служба надоела?

– Ой, как страшно, – теперь уже кривлялся гаишник. – Крутая дамочка на крутой тачке с крутыми покровителями. Имел я таких, и неоднократно!

– Вот молодец, целых три раза с женщиной был! Или все же два? – ну куда меня несет, куда?

На дороге пусто, редкие автомобили проносятся мимо, не обращая на нас никакого внимания, местечковый хозяин жизни с кучей комплексов звереет все больше, а я?!

Остановиться уже не могла.

– Я понимаю, старший сержант Мокрицин, у вас, похоже, в интимной жизни сплошные обломы, но это не значит, что вы имеете право так разговаривать с женщиной! Вы ребенка напугали!

– Ничего с вашим ребенком не случится, вон, сидит себе, в небо смотрит, – это подошел второй инспектор. – А собачка вот как раз нервничает.

Нервничает! Да Май просто клокочет от ярости. Лаять громко он не мог, боялся испугать Нику, и потому лишь скалил зубы и рычал. Зато как! Взгляд пса обещал парням в форме долгую и вдумчивую беседу.

Совершенно не обращая на него внимания, безымянный напарник Мокрицина деловито открыл переднюю дверцу машины, взял с переднего сиденья мой рюкзак, а также прихватил мобильный телефон.

– Эй-эй, что за шутки! – я отстегнула ремень безопасности и выскочила из машины. – Вы что, совсем с ума сошли?!

– Ага, – кивнул Мокрицин и врезал мне дубинкой по голове.

Оказывается, это жутко больно! Я бесформенным кулем свалилась на землю. И последнее, что смог зафиксировать мой ошарашенный в прямом и переносном смысле мозг, – слова напарника Мокрицина: «Пса пристрели, да не в машине! Кровищей все угваздаешь!»

На перроне поезд «Небытие—Реальность» первой встречала жуткая, невыносимая вонь. Мое сознание выглянуло из вагона, задохнулось и забилось обратно. Но к вони подбежали болезненный пинок под ребра и длинная, безупречно выстроенная фраза, составленная в основном из наследия татаро-монгольского ига. На языке цивилизованных людей это могло звучать приблизительно так: «А ну, продажная женщина, вставай, иначе тебе грозит принудительный половой акт со мной, причем в извращенной форме! Ах ты, самка собаки, выпачканная калом… ишь, развалилась тут!» И еще много чего интересного и познавательного.

Если учесть, что речь сопровождалась несильными, но унизительными пинками под ребра, то понятно, почему сознание кубарем выкатилось из вагона.

У меня так шустро вскочить не получилось, жутко болела голова. И со зрением были проблемы, один глаз почти не видел. Вместо голоса – хриплый стон, поэтому с ответной речью выступить не удалось. Попробуйте простонать что-то вразумительное!

Второй же глаз транслировал совершенно невероятную картину: грязный длинный барак, двухъярусные нары вдоль стен, заваленные каким-то гнилым тряпьем, крохотные оконца, грудью ставшие на пути дневного света. Я лежала на полу возле входной двери, надо мной возвышалось человекообразное существо, пол которого сразу не определялся. Оно чем-то напоминало приснопамятную матушку маньяка Мирчо: громоздкое, бесформенное, в засаленных портках, стоптанных опорках и рваной телогрейке. На нижней губе висел прилипший окурок. Интересно, он свежий или вчерашний?

Именно это очаровательное создание и изрыгало теплые дружественные слова, причем делало это монотонно и уныло. Так же монотонно оно било в бубен моих ребер.

Я что, перенеслась в прошлое? Это сталинские лагеря? А может, еще более ранний период, какая-нибудь сибирская каторга?

Вряд ли. Портки, мешком висевшие на нижней половине существа, в прошлой жизни были джинсами.

Я не удержалась от очередного стона, слишком уж болела голова, при малейшем движении грозившая взорваться. А движение я совершила совсем не малейшее: приподнялась, опираясь на руки, и подволокла себя к стене барака.

– О, очухалась, прынцэсса! – наверное, душка с окурком все же был самцом.

Потому что при ближайшем рассмотрении его физиономия оказалась щедро запачканной неопрятной щетиной. Ближайшее рассмотрение было навязано насильно, особь просто склонилась ко мне и, нокаутируя мое обоняние изысканными ароматами изо рта, дорыгнуло речь:

– Чо расселась…! Тута тебе не катеджа твоя, подымайся и…уй на нары. Вона, с краю, свободные. Там Людка жила, на днях окочурилась. А работать кто будет? Я хозяину соопчил, и вона – новая бабенка. Только на этот раз какую-то хилую отловили, да еще и старую, вона, седая вся. И к работе, видать, непривыкшая, ручки-то холеные, нежные, ноготки розовые. Ничо, я нежные ручки люблю, они все делают нежно. Надо тя попользовать, покамест руки не изнахратила. И… с тобой, что седая, зато из богатеньких, я же вижу. К нам такая… впервые попадает, все больше бомжих тянут, а тута – гля, цаца какая! И шмотки все фирмовые! Я кому…, сказал – встать!