Полигоны смерти? Сделано в СССР - Рудольф Баландин

В общем, с промышленной химизацией дело обстоит более или менее одинаково во всех странах мира. Безотходная технология остается либо мечтой, либо идеологической пропагандой. Можно сделать практически безотходным производство на последней стадии выпуска готовой продукции. Но перед этим на добычу и переработку сырья, получение энергии вредных отходов накапливается так много, что такая мнимая безотходность слишком дорого обходится обществу.

…В СССР химизация сельского хозяйства, развернутая в виде государственного мероприятия, принесла не только значительную пользу, но и немалый вред. Это относится прежде всего к неумеренному применению пестицидов, ядохимикатов типа ДДТ (дуста).

Вновь надо оговориться: так было во всем мире. Только в 1970-е годы было установлено, что ДДТ накапливается в организме и может вызывать вредные мутации, стимулировать появление врожденных уродств. У нас вредные последствия применения таких препаратов сказывались наиболее часто в Казахстане и Средней Азии. Причиной тому был плохо поставленный санитарный контроль и недостатки просвещения.

Теперь стали особо выделять и ценить (в прямом и переносном смысле) продукты питания, полученные без применения химикатов и генетических манипуляций. Хорошо бы и вовсе обходиться без «химии» в сельском хозяйстве. Однако это вызовет не только значительное удорожание пищевых продуктов, но и уменьшение их количества. Вряд ли кто-либо согласится голодать, рискуя стать дистрофиком, но зато потреблять «экологически чистую» пищу. Как говорится, недоешь и недопьешь, но здоровеньким помрешь.

Другое дело — культура использования химикатов. У нас она оставляла желать много лучшего. В Белоруссии мне приходилось видеть мешки с калийными удобрениями, сгруженные прямо на поле, и выжженную засоленную почву вокруг них.

Может быть, хотя бы в этом отношении ситуация изменилась к лучшему? Как бы не так!

В разрушительный период перестройки в результате широкой пропаганды «зеленых», направленной, в частности, против химизации сельского хозяйства, начался переход специалистов-агрохимиков в другие отрасли науки и практики. По свидетельству А.Л. Яншина и А.И. Мелуа: «Закрылись факультеты агрономии и почвоведения в Ленинградском и Пермском сельхозинститутах, в Белорусской сельхозакадемии. Практически не преподается агрономия в техникумах. Отсюда и низкий уровень технологической дисциплины в этой отрасли».

Во всех индустриально развитых странах сельское хозяйство является дотационной отраслью. На одного фермера в США работает 7 человек вне фермы. Поэтому общее число занятых в Агропроме у них и в СССР на душу населения было примерно одинаково. А если учесть, что в нашей стране в целом климатические условия не особо благоприятствуют ведению сельского хозяйства, а соответствующей продукции мы вырабатывали примерно столько же, что и США, то следует признать: колхозная и совхозная система при всех ее недостатках себя оправдывала. Это особенно ясно теперь, когда Россия может обеспечить себя продуктами питания не более чем на 60 %.

Надо иметь в виду, что при интенсивной эксплуатации почв растения поглощают из них некоторые химические элементы. Истощенные почвы нуждаются не только в «отдыхе», но и обогащении питательными веществами, например калием. Прежде в качестве удобрений использовали конский навоз. Теперь это дефицитный продукт. Поэтому без использования химических удобрений современное сельское хозяйство обойтись не может.

Тем не менее поставка удобрений сельскому хозяйству России со времен перестройки резко снизилось, упав к 2000 году с 14 млн т (1987 год) до 0,4. Конечно, и посевные площади резко сократились. Но в любом случае теперь почвы, лишенные полноценного питания, эксплуатируются на износ. По свидетельству С.Г. Кара-Мурзы, «Россия сегодня вносит на гектар пашни в 6–7 раз меньше удобрений, чем страны „третьего мира“ — Бразилия, Мексика… За пять лет скатиться с уровня развитой страны на уровень голодающих стран!». В Китае, например, на гектар вносится в 30 раз больше удобрений, чем в РФ.

Впрочем, о химизации этой отрасли и ее перспективах мне судить трудно. В своей практической работе я редко сталкивался с проблемами сельского хозяйства. Хотя в некоторых конкретных случаях приходилось с ними знакомиться более или менее обстоятельно. Вот два таких примера.

Приблизительно в 1970 году я, как главный геолог изыскательской экспедиции, участвовал в работе комиссии, выбиравшей место для промплощадки Четвертого Солигорского калийного комбината (на севере Белорусского Полесья). На карте наметили слабо заболоченный участок между двумя пологими низкими холмами. Возводить здесь сооружения было не очень удобно, зато использовались бросовые вроде бы земли.

Стали согласовывать это решение с председателем колхоза, выехали с ним на место, а он категорически воспротивился. Я его спросил, где же тогда строить? Он указал на ближайшее возвышение:

— Да хоть тут.

— Но там же поле, рожь вроде бы.

— Так оно и есть — вроде бы. А ты пойди да погляди.

Я пошел и поглядел. При ближайшем рассмотрении оказалось, что поросль там редкая и чахлая. Причина была очевидна: почва светло-серая, почти без гумуса, местами просвечивал песок.

Через десять лет белорусское телевидение меня пригласило участвовать в фильме о Полесье. Я предложил показать контрасты этого края: песчаную дюну и традиционное болото. Отправились с киногруппой в знакомые мне места, 150 км на юг от Минска. Получились занятные кадры: склон песчаной гряды, словно бархан в знойной пустыне, а затем, чуть в стороне, коровы, пасущиеся на зеленом лугу.

Осталось заснять болото. Тут-то нам пришлось помучиться. Проехали 10,30,50 километров, а нормального болота нет. Плоская низменность, сельскохозяйственные угодья или заросшие кустами заболоченные участки (обычно там, где дорожная насыпь затруднила поверхностный сток) — вот и все. Пришлось довольствоваться одной из таких искусственных и не фотогеничных «болотинок».

Таковы наглядные примеры результатов освоения человеком обширных территорий в центре Европы. Можно ли в этом усмотреть призрак «экоцида»? Ведь местная природа действительно изменена радикально, и не в лучшую сторону. Но это уже результат не химизации, а комплексного освоения земель. При этом возникают острые и сложные экологические проблемы.

Но для того чтобы в них хотя бы немного разобраться, требуется иметь в виду природные условия конкретного региона.

Вторжение человека в природную среду произошло в незапамятные времена. С тех пор в наиболее населенных районах Европы, например, практически не осталось естественных первозданных ландшафтов. Чтобы лучше понять, какими сложными узами связаны мы с прошлым и как непросто осуществлять мелиорацию {лат. — улучшение) земель, снова обратимся к известному мне по работе в течение 15 лет региону Белоруссии.

Припятское Полесье — обширная низменность, занимающая южную треть Белоруссии и северную часть Украины. Редки здесь возвышенности, немало остается еще болот, среди которых на пологих холмах оазисами зеленеют вековые дубравы.