Юрий Долгорукий. Мифический князь - Наталья Павлищева

У русских людей, как и у всех остальных, кто землей живет, на каждый день есть свои приметы, без этого никак. По приметам гадали, каким будет год, какой весна, а каким лето. Подошла Евдокия-Плющиха, принесло тепло с юга со степного края половецкого. В этот день особо внимательно смотрят, ведь если на Евдокию ясно, то и год прекрасный, а коли пасмурно, так наплачешься с неурожаем и бедами.

В тот год было ясно, но не растеплело, грачи еще не прилетели, значит, и весне быть дружной, и лету немокрому, и урожаю, что на пшеницу, что на рожь, что на травы, что на огурцы, быть хорошему. Бабы радовались, все сплевывая через левое плечо, чтоб не сглазить, чтоб не задождило к вечеру. Нет, все обошлось, и снег лежал, и на Герасима-грачевника грачи прямо в гнезда сели, значит, через три недели можно выходить на посев.

Но собравшимся в Киеве князьям было не до посева и примет, они, конечно, тоже радовались обещаниям дружной весны и доброго лета, но говорили о другом. Великий князь Всеволод Ольгович требовал, чтобы крест целовали за ним Игорю Ольговичу. Сам Игорь ходил молодцеватый, довольный, всем известно, что Всеволод в последний год часто недужить стал, больше болеет, чем Киевом правит, он словно держался враждой с Мономашичами, а как ее не стало, так и сник.

Всеволод, и правда, все управление Киевом отдал своим тиунам Ратше да Тудору, которые зло творили без счета, Ратша грабил Киев, а Тудор – Вышгород. Князьям бы задуматься, ведь киевляне итак не слишком жаловали Ольговичей, да и вообще черниговских князей, любые не Переяславльские им почему-то казались чужаками. Но Игорь был рад такому повороту дел, а остальные братья скрепя сердце целовали ему крест, обещая признать Игоря и быть тому опорой. Зато возмутились киевляне: чего это их, как хозяйство передают по наследству, не спрашивая?!

Конечно, князь Всеволод чувствовал, что не все так гладко, потому через год перед самой своей смертью снова заставил киевлян принести клятву, что признают Игоря Ольговича своим князем. Киевляне крест целовали, но одновременно отправили послов в Переяславль.

Сразу после смерти князя Всеволода в городе поднялся почти мятеж, усмирить его на время удалось только Святославу Ольговичу, тому самому, которого то призывали, то изгоняли новгородцы. Горожане требовали на расправу Ратшу и Тудора и согласились признать князьями сразу обоих братьев: «Ты князь и ты князь». Сразу два Великих князя, такого Киев еще не видел!

А в Переяславле Изяслав, почувствовав, что настал его час, стоял молебен в соборной церкви Архангела Михаила. Епископ Евфимий освободил его от крестного целования Всеволоду и обещания признать Великим князем Игоря Ольговича. Теперь можно было бороться за Киев уже без сомнений. Изяслав Мстиславич двинулся со своей дружиной и при поддержке торков и берендеев на Киев.

Князя Игоря предали все еще недавно целовавшие крест на верность: свои родственники, кроме брата Святослава, киевский тысяцкий Глеб и воевода Иван Войтишич, простые киевляне… Блюдя свои интересы, тысяцкий и воевода во время боя перешли на сторону более сильного – Изяслава, ну и киевляне с ними, не класть же головы за Игоря со Святославом. У Игоря были больные ноги, передвигаться сам он не мог, четыре дня скитался по болотам, а потом попал в плен. Святославу удалось бежать в Чернигов, а потом пришлось еще дальше.

На Руси творилось немыслимое: Изяслав вел себя, словно закусивший удила конь, он бросил в настоящую темницу князя Игоря, причем сразу в оковах и в поруб – монастырскую темницу без окон и дверей, стараясь поссорить Давыдовичей с Ольговичами, раздавал им земли Ольговичей, щедро осыпал подарками киевлян, обещая немыслимые послабления, отдал на разграбление дворы и имения Всеволода и Игоря, их тиунов и бояр… А ежели князь дозволяет, чего ж не пограбить? Грабили.

В самом тяжелом положении, если не считать брошенного в поруб Игоря, оказался помогавший ему Святослав Ольгович. Невезучему князю снова не нашлось места на Руси. Но больше всего переживал Святослав за своего больного брошенного брата, словно чувствуя вину, что сам сумел бежать, а его не выручил.

Кто мог на Руси помочь бедолагам? Только один князь – сидевший в своем Залесье Юрий Суздальский. Тот самый Юрий, чьего сына вроде даже выжил из Новгорода Святослав и против кого воевал, но одновременно с которым женился.

В Суздаль полетело отчаянное послание Святослава, умоляющее о помощи.

Князь Юрий читал послание, скрипя зубами. Изяслав не только не внял его словам, но и решился на откровенное преступление – заковал в цепи и бросил в темницу человека, которому совсем недавно целовал крест, клянясь в верности.

– Ничего нет святого! Крестное целование превратили в ничто! Ныне поцеловал, завтра молебен отслужил, а то и просто в сторону плюнул и забыл и про крест, и про клятвы.

Конечно, он решил идти к Новгороду-Северскому на помощь Святославу, а потом и Игорю. Сам невезучий князь сидел в Новгороде-Северском, запершись, вместе со своим племянником.

Первыми к городу подступили братья Давыдовичи, но взять его не смогли. А в Суздальской земле уже спешно собиралась рать.

– Иван, пойдешь добывать себе удел.

– Я?! – ахнул сын Юрия.

– А то, пора. Я отписал Святославу, чтоб вернул Курск и Посемье, что Ярополк когда-то отдал самому Святославу. Отобьете Давыдовичей – будут твои.

– Отобьем, – заблестел глазами воинственный княжич.

Давненько суздальская рать никуда не вступала, пожалуй, с самой Ждани-горы, когда побили новгородцев, но ныне шли с радостью, хорошо помня, что за каждого работного человека, приведенного в полон, князь заплатит, так уже бывало…

В Киев примчался гонец с сообщением о том, что Святослав сумел снестись с суздальским князем и тот готовится в поход. Изяслав вспомнил жесткий взгляд дяди и его намерение помешать вокняжению племянника в Киеве. Этот мог… Залесье перестало быть медвежьим углом и сил у Юрия достаточно, а повод Изяслав сам дал, посадив князя Игоря Ольговича в поруб.

М-м-м! Изяслав со злости так грохнул кулаком по столу, что едва не расшиб собственную руку. Одно дело, если бы сам сел в Киеве, не обижая прежних князей, как когда-то сделал хитрый Всеволод, и совсем другое – вот так вот – бросив в темницу законного князя… Теперь Святослав имеет право мстить за брата, только Изяслав никак не ожидал, что он ринется искать помощи у Долгорукого. Ведь никогда не были дружны, не считая детства, у Долгорукого много обид на Святослава накопилось, но поводом обязательно воспользуется.

Изяслав почти бегал по горнице, шипя себе под нос:

– Ишь, заступник обиженных выискался! Кого ни обидят, всяк к суздальскому князю под крыло бежит. Новгородцы прибегали… Ольговичи… Давыдовичи… кого еще примет? А уж супротив меня, так и булгар готов привечать!

Князь прекрасно понимал, что стоит Юрию Суздальскому подойти со своей ратью к Новгороду-Северскому, Давыдовичи дадут деру, а то и вовсе перейдут на его сторону. Вот этого допустить было никак нельзя.

А как он пойдет? Через Смоленск его не пустит сидящий там брат Ростислав Мстиславич… Не-ет… уже есть путь через вятичей, слышал о таком! Изяслав выругался! Вот послал Господь на голову воинственного дядю. Подумал о том, что дядя вовсе не воинственный, если его не трогали, не нападал, разве что на булгар вон ходил и все.