WAMPUM - Ева Ланска

В тот день чествовали Соболева, отмечали пятнадцать лет его доблестной работы в органах. Для Андрея эти годы пролетели как миг, но успел он многое. И Максим Александрович, которого в то время только назначили на пост руководителя отдела, вручил оперативному работнику подарок от коллектива — этот самый пистолет.

«Сколько воды утекло», — подумал Соболев, держа в руках оружие. На самом деле утекло с тех пор не столько воды, сколько иллюзий. Андрей знал за собой эту способность идеализировать, которая зачастую влекла за собой горькие разочарования. Но, если к разочарованиям в человеческих качествах уважаемых им людей он был более или менее готов, то такой перемены в отношении к своей профессии, он от себя не ожидал.

Андрею вдруг стало страшно. Он всю взрослую жизнь знал про себя, что он — оперативный работник, служащий на благо Родины. Кем же он станет, когда уйдет из органов?

Впрочем, думать об этом было рано.

Андрей сунул пистолет во внутренний карман куртки и вышел из дома.

На Рублево-Успенском шоссе была, как всегда, пробка. Медленное движение потока в сочетании с ожиданием неприятного зрелища, было тягостно. Соня щелкала кнопки радиостанций, пока не наткнулась на любимый Prodigy. Агрессивные звуки, «разрывающие» колонки аудиосистемы автомобиля, гармонично сочетались с мрачным настроением девушки.

— I'm a fire starter, twisted fire starter! — подпевала Соня британской группе.

Эту песню она слышала миллион раз за последние несколько лет, но теперь эти слова приобрели для нее новый жестокий смысл.

Когда машина Сони подъехала, на месте преступления толпилась уже приличная толпа из штатских и милицейских.

«Никакого эксклюзива», — машинально подумала Соня, выбираясь из машины.

Первым к ней подошел Тульцев.

— Ты, мать, опоздала. Вон сколько журналюг понабежало.

— День сегодня сумасшедший. Сначала телефон, потом пробка…

Соня достала из театральной сумочки, сложенные трубочкой стодолларовые купюры и протянула следователю.

— Но это уже мои проблемы. А ты, как всегда, свое дело сделал, позвал меня первую. — Соня смотрела вокруг, убеждаясь в том, что никто на них не обращает внимания.

— Ну, да. Я звонил, звонил. С самого утра. — Тульцев взял деньги. — Его хватились еще вчера, когда он не приехал на подписание важного контракта. Начали копать. Выяснили, что последний раз его видели на какой-то вечеринке в центре.

Соня боялась смотреть в сторону леса. В памяти до сих вставала медленно покачивающаяся петля. К тому же она слишком хорошо помнила другого удавленника. Свою мать.

— Тут почти ничего не осталось, — Тульцев как будто читал ее мысли.

Соня проследила за его взглядом и увидела пустую петлю из веревки. Ее замутило. Чтобы не упасть, Соня схватилась за дверцу машины.

— Жмурика повезли на экспертизу. — Казалось, Тульцев ничего не замечал. — Наши ребята сразу же, на месте, определили, что умер он не от повешенья. На шее следы рук. Похоже, его уже мертвого подвесили. Как будто кто-то играется с нами, мать его. То Брызоеву галстук повязали, то этого в петлю всунули…

— А Михаил Васильевич где?

— Беличко поехал на допрос свидетелей.

— Есть свидетели? — спросила Соня слишком быстро. И тут же покраснела, понимая, что такая спешность могла скомпрометировать ее.

— Ну, эти… охранники, которые видели его в последний раз. Он к телочке какой-то после вечерины заезжал.

Соня отвернулась, пытаясь скрыть свои зарумянившиеся щеки. Нужно было переменить тему разговора.

Взгляд Тульцева упал на красный мужской галстук, валяющийся на коврике пассажирского сиденья в Сониной машине. Нахмурившись, он внимательно смотрел на галстук.

— Я смотрю, ребята из «Столицы» шустрят, стараются, — Соня рассматривала двух молодых журналистов. Один из них сидел на том же самом бревне, на котором вчера разговаривала она с Павликом, и что-то тщательно записывал в блокнот. Вторая девушка-корреспондент ходила вокруг места преступления с диктофоном у губ и что-то наговаривала.

Воробьева повернула голову и увидела, что Тульцев смотрит на галстук.

«Господи, как назло! Еще и красный!»

Первым желанием Сони было схватить этот галстук и выбросить. Но пока делать резкие движения не следовало.

Ее глаза уже встретились со взглядом Тульцева, а она еще не придумала, что ему сказать. Оправдываться за то, что в ее машине валялась эта совершенно неуместная здесь вещь, было по меньшей мере глупо.

О чем сейчас мог думать Тульцев? Брызоев был знаком с Соней и вот теперь он задушен. На шее Руслана следы женских рук…

Ей стало нехорошо от того, как менялся взгляд Тульцева. Соня знала, что значит этот задумчивый, серьезный и пристальный взгляд.

Ей надо было сказать хоть что-то. Дальше молчать было невозможно.

— Пьяный Павлик забыл, — журналистка попыталась улыбнуться.

— Муж? — с сомнением задал вопрос Тульцев.

— Бойфренд. — Иногда она использовала эту выдуманную друзьями еще в отрочестве легенду.

Черная «Волга», качаясь на кочках своими тяжелыми боками, въехала в лес.

— А вот и Беличко, — Тульцев пошел начальнику навстречу.

Пользуясь тем, что следователь наконец оставил ее, Соня отошла от машины.

— Кого я вижу? — Михаил Васильевич устремил на нее ухмыляющийся взгляд. Так смотрят мужчины, считающие, что улыбнуться — это ниже их собственного достоинства.

— Здрасьте, Михал Васильевич. У вас опять удушенный? — Воробьева сохраняла настолько легкий тон, насколько это было возможным при ее нервозном состоянии.

— Ну! Представляешь? — «Ну» значило «да». Эта речевая пикантность также была отличительной особенностью довольных собой мужчин. — Похоже, в городе завелся маньяк. Или маньячка! — Беличко сделал страшные глаза и приблизил к Соне свое свежевыбритое, пахнущее дешевым одеколоном лицо. — Судмедэкспертиза уже установила, что Ухов, так же как и Брызоев, был задушен женскими руками. Только что я беседовал с охранниками. Они говорят, что последний раз видели его позавчера вечером, когда высадили его у дома на набережной. Один молодчик даже поднялся с ним и дождался, когда его босс зайдет в квартиру к какой-то бабе.

У Сони затряслись коленки. Она почему-то совсем не подумала, что Ухов тоже мог ходить с охраной. Видел ли ее охранник? Даже, если он не видел или не запомнил ее лица, теперь, когда известен ее адрес, оставались считаные часы до того, как установят ее личность. Признаваться в том, что она знакома с Уховым и он приходил к ней накануне убийства, было все равно, что подписать себе приговор. Если первый раз ей удалось отвести от себя подозрения, то второй раз это вряд ли сошло бы ей с рук. Тем более, она должна была заявить о свидании с погибшим гораздо раньше, а не вот так «кстати» в процессе беседы со старшим следователем.