Вторая жизнь - Татьяна Ветрова

Мудак наивный.

Ужин проходит в теплой домашней атмосфере. Близнецы смеются, шутят, но не рассказывают, где они были все это время. Молча косятся на маму Вику и виновато качают головами. Чувствую, что папа Женя заранее попросил их молчать. Никто не хочет ее пугать еще больше. И я их понимаю, сама бы молчала как партизан. Слишком много впечатлений для этой семьи за один какой-то месяц свалилось, особенно для мамы Вики, которая один раз уже пережила потерю ребенка.

— Мама? Папа? — звучит голос мамы Вики.

Полина… или карты вскрыты…

— Ты не рада нас видеть? — улыбается женщина в годах.

Ей явно за пятьдесят, да вот только язык никак не поворачивается назвать ее бабушкой. Высокая, худая как доска. Блондинка, видно, что крашенная. На ней великолепное платье-футляр нежно-персикового цвета с рукавами-фонариками и поясом на талии, на стройных ногах черные лодочки и черный клатч в руках. Ее вполне можно назвать красивой женщиной, да только выражение лица портит картину. Мало того что худое, так еще и скулы сильно выделяются, и ей это совершенно не идет. Холодные зеленые глаза, тонкие губы, изогнутые в подобии улыбки. Она не рада здесь находиться, это видно невооруженным взглядом.

Другое дело, мужчина, стоящий рядом с ней. Высокий, мужественный даже в годах. Про таких говорят, что не грех заново влюбиться. Брюнет с заметной сединой, но она его не портит, нет. Наоборот, придает особенный лоск. Темно-серый костюм, голубая рубашка. Счастливая улыбка и блеск в карих глазах заставляют улыбнуться в ответ.

— Рада, конечно, проходите.

Покинув стол, мама Вика здоровается с родителями, каждого обнимает и целует в щеку. Кивает в сторону свободных мест за столом и скрывается на кухне, чтобы спустя минуту вернуться с приборами для бабушки и дедушки.

— Так и будешь сидеть?

Разместившись за столом, словно английская королева, брезгливо интересуется у папы Жени бабушка.

— Вы же знаете ответ, — звучит не менее радостно от папы. — Знакомьтесь, это Антонина Семеновна, Степан Васильевич и их сын Герман. Артема вы уже знаете, младший-Арестов.

Перевожу встревоженный взгляд с отца на бабушку и понимаю, что ничего не понимаю. Почему он относится к ней так холодно, с ничем не прикрытой долей пренебрежения в голосе? Никого вам «здравствуйте» или «добро пожаловать» от него не прозвучало и, судя по всему, не прозвучит. По крайней мере, собравшиеся за столом сегодня этого точно не услышат. Я помню, он говорил, что они друг друга не долюбливают, но чтобы настолько…

— Хам! — восклицает бабушка, поправляя на коленях накрахмаленную салфетку.

— Повторяетесь.

В гостиную вплывает мама Вика, расставляет приборы и занимает свое место рядом с папой Женей. Все это происходит в абсолютной тишине. Мои все еще в шоке, они не привыкли к такому отношению в кругу близких родственников. Я же понимаю, что у богатых порой не все так гладко, как кажется на первый взгляд.

— А девушка? — с милой улыбкой интересуется дедушка, с неприкрытым интересом рассматривая меня.

В отличие от своей жены, он располагает к себе. С ним хочется поговорить, узнать о нем как можно больше и поделиться своими мыслями. Кто знает, может, он тот, кто даст дельный совет. Все-таки с возрастом люди становятся мудрыми. Не все, но все же…

Виновато улыбнувшись, перевожу взгляд на папу Женю. Он молчит, плотно сжав губы. Я не знаю, о чем он думает, и почему-то именно сейчас не хочу знать. Неужели он не хочет говорить, кем я являюсь им на самом деле? Смотрю на маму Вику. Она тоже молчит и смотрит на мужа, накрыв своей рукой его и сжав в знак поддержки. Она всегда и во всем его поддерживает. Иногда мне кажется, что даже если папа Женя в чем-то будет неправ, она все равно встанет на его сторону, как истинная жена декабриста.

— А это наша дочь, Полина, — неожиданно расплывается в лучезарной улыбке папа Женя и резко устремляет убийственный взгляд на бабулю, что плотно поджимает губы и одаривает меня раздраженным прищуром.

— Оу!

Что из этого хуже — не знаю. Его личная неприязнь к женщине, которая даже мне не нравится, или улыбка и никак не сочетающийся с ней взгляд.

— Как дочь? Вы в этом уверены? — Оу, бабушка, кажется, не в духе.

— Анализ ДНК-подтвердил.

— Но как такое возможно? Я же сделала все, чтобы ее…

Старушка резко замолкает, привлекая к себе всеобщее внимание находящихся в столовой людей. Сжимает салфетку, скользит по всем взглядом загнанного в угол олененка и наконец-то останавливается на своей дочери.

Мама Вика крепко сжимает мою ладонь, я перевожу на нее взгляд и улыбаюсь, приподнимая уголки губ. Увы, но на большее я не способна, хоть и хочу ее поддержать в этой войне.

В карих глазах стоят слезы счастья, мгновенно превращающиеся в слезы понимания и осознания ситуации. И кажется, не только она поняла, в чем дело, но и все, кто сидит за столом. Даже близнецы, выдыхающие тихое «оу, вот это жесть».

Мама Вика отпускает мою руку, прикрывает глаза, делает глубокий вдох. Опустив голову, растирает виски. На папе Жене нет лица, сплошное белое полотно. Мои родители, которые воспитали меня двадцать лет, ничем по цвету лица не отличаются. Только вот мама всхлипывает, прикрывая рот ладонью.

— Вы что сделали? — как можно спокойней интересуется папа Женя, но как бы он ни старался у него не выходит скрыть адскую злость и лютую ненависть к бабуле. Ни во взгляде, ни в голосе.

Мама Вика поднимает голову, и все без исключения видят в ее глазах ненависть к родной матери. Лютую, ничем не прикрытую ненависть.

«Она не простит», — набатом звучит в голове.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я… я подумала, что… Вика, ну зачем тебе нужен был ребенок в восемнадцать лет?

Действительно. Зачем люди вообще делают и рожают детей?

— То есть во всем замешана ты? Моя родная мать? — выдает мама Вика, до последнего не верящая в подлость родной мамы. Интересно, окажись я на месте мамы, а не внезапно обнаружившейся дочери, смогла бы я простить подобное? Думаю, что нет. Никто бы не простил такое.

— Я хотела как лучше, — вскидывает руки, оправдываясь.