Русские воеводы XVI–XVII вв. - Вадим Викторович Каргалов

государю свои наблюдения. Воевода, на себе познавший жестокость и коварство шляхетства, советовал в отношениях с поляками быть осторожными. Тогда речь шла об обмене пленными, и Михаил Шеин предостерегал: «Как будет размена с литовскими людьми, то государь бы и бояре приказали послам накрепко, чтоб береглись обману от литовских людей; послали бы сходиться между Смоленском и Оршею на старом рубеже».

Опытный воевода считал, что именно теперь наступил благоприятный момент для возвращения Смоленска и советовал немедля начинать военные действия: «У Литвы с Польшею рознь большая, а с турками мира нет; если государевы люди в сборе, то надобно непременно Литовскую землю воевать и тесноту чинить, теперь на них пора пришла; да приказывал, чтоб никак пленниками порознь не разменивались».

Но правительство Михаила Романова предпочло продолжать переговоры с польским королем, которые, как известно, закончились полным провалом. В 1616 г. сейм санкционировал подготовку к новой войне, а весной 1617 г. королевич Владислав выступил с войском в поход. Через Луцк и Могилев королевское войско двинулось к Смоленску. Королевич Владислав приказал взять с собой воеводу Михаила Шеина.

Историк С.М. Соловьев приводит очень интересные данные об изменившемся отношении поляков к прославленному воеводе: первый гнев уже прошел, и выдающемуся русскому полководцу отдавали должное: «Говорят, что в Смоленске очень занимали королевича и всех его окружавших разговоры Шеина с мальтийским кавалером Новодворским, принимавшим деятельное участие во взятии Смоленска; Новодворский рассказывал, как он брал, а Шеин – как он защищал город; оба соперника так подружились, что поклялись друг другу в вечном братстве»[17].

Поход королевича Владислава на Москву провалился, начались мирные переговоры, которые завершились подписанием 1 декабря 1618 г. перемирия сроком на 14 лет и 6 месяцев. Одним из условий перемирия был размен пленными.

Однако возвращение воеводы Михаила Шеина на родину затянулось еще на полгода по обстоятельствам, от него не зависящим. В плену оказался и отец царя, митрополит Филарет Романов, что поляки старались использовать для давления на московское правительство. Вместе с Филаретом Романовым они «придерживали» и воеводу Шеина. Нелишним будет заметить, что и сам по себе воевода Михаил Борисович Шеин представлял влиятельную личность. Один польский хронист даже сравнивал Шеина с Гектором, сыном троянского царя Приама.

В результате размен состоялся только 1 июня 1619 г. на речке Поляновке. Сохранилось описание этого размена: «Митрополит Филарет приехал к речке Поляновке в возке, а Шеин, Томила Луговской, все дворяне и пленные шли за возком пеши. На Поляновке сделаны были два моста, одним должен был ехать Филарет со своими московскими людьми, а другим Струсь с литовскими пленниками. И как скоро Филарет, Шеин, Луговской и все дворяне по мосту пошли, то бояре велели всем литовским пленникам идти по своему мосту». Обмен пленными проводился поспешно из-за вечернего времени.

На русском берегу митрополита Филарета от имени царя и всего Российского государства приветствовали боярин князь Федор Иванович Шереметев и князь Данила Мезецкий. Отдельной «чести» удостоился и Михаил Борисович Шеин: его приветствовал от имени царя окольничий Артемий Измайлов, спросил о здоровье и произнес речь: «Служба твоя, раденье и терпенье, как ты терпел за нашу православную веру, за нас, великого государя и за все православное христианство московских великих государств, ведомы, и о том мы, великий государь, радели и промышляли, чтоб вас из такой тяжкой скорби высвободить!»

Еще одна торжественная встреча ждала Михаила Борисовича Шеина неподалеку от Москвы. Запись об этой встрече в разрядных книгах интересна потому, что содержала официальную оценку службы воеводы Шеина:

«Июня в 10 день государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии велел стольнику князю Степану Ивановичу ВеликогоТагину ехати Звенигородскою дорогою, где встретить боярина Михаила Борисовича Шеина, да думного дьяка Томила Луговского и стряпчих и дворян и всяких людей, которые вышли из Литвы, и стольнику князю Степану ВеликогоТагину говорити от царя и великого князя Михаиле Федоровича всеа Русии боярину Михайлу Борисовичу Шеину:

„Великий государь царь и великий князь Михаиле Федорович всеа Русии велел тебе боярину Михаилу Борисовичу Шеину говорить: был ты на государеве службе в Смоленске, и сидел от короля в осаде долгое время и нужу всякую и утесненье терпел; и как божьими судьбами сделалось, как король город Смоленск взял, и тебя взяли в полон и свели в Литву и Польшу, и в Литве за православную и крестьянскую веру страдал и нужи всякие терпел; а ныне от таких великих бед ты освободился и идешь к нам, и мы, великий государь царь и великий князь, жалуем тебя, велели спросить о здравии“».

По тем временам царское «жалованье» и «здравие» было великой честью.

В Москве боярин и воевода Михаил Борисович Шеин был принят царем и награжден за свою службу шубой и кубком – награда не слишком щедрая, если учитывать его подлинные заслуги перед Россией.

Потом несколько лет Шеин был в большом почете, но как бы не у дел, исполнял только придворную службу: сопровождал царя во время загородных «походов» на богомолье, по нескольку раз в год (чаще многих других придворных) обедал у царя и патриарха Филарета по торжественным дням, присутствовал при приемах иностранных послов. В 1625 г. Михаилу Шеину был пожалован почетный титул наместника Тверского. Несколько раз, в отсутствие царя, он «ведал» Москвой, что считалось знаком высокого доверия. Но для деятельного, привыкшего к беспокойной воинской службе человека все эти поручения были, наверное, тягостными. Так продолжалось до того момента, когда в 1628 г. воевода получил назначение в Пушкарский приказ. Чтобы оценить значимость этого назначения, нужно представить себе огромный объем работы по воссозданию боеспособности армии, столь необходимой для возвращения Смоленска. А этот вопрос постоянно находился в центре русской внешней политики.

После «Смутного времени» Россия в военном отношении была крайне ослаблена. Речь идет не только о военных потерях, но и о разрушенной экономической базе, без которой невозможно создание боеспособной армии. Поместное землевладение оказалось разоренным, дворянам и «детям боярским» не на что было выходить на службу «людно и оружно». Городская экономика была подорвана, посадские люди не могли платить сполна государственное «тягло», средства на военные нужды отсутствовали. С большим трудом к началу 30-х гг. правительство сумело довести численность армии до 100 тыс. человек.

Активная часть армии, которую можно было бы вывести в поход, не превышала 20 тыс. человек, из которых половина выставлялась ежегодно на «крымскую украину» – снимать полки с южной границы было опасно из-за постоянной угрозы крымских набегов.

Не удовлетворяли имеющиеся военные силы и с качественной стороны. Западноевропейские государства уже перешли к постоянным армиям, состоявшим из профессиональных воинов-наемников. Повышенные требования