Маркитант Его Величества - Виталий Гладкий

— Я знал, что с вами всё очень непросто... — Арамбаша прожигал беглецов бешеным взглядом. — Это вы привели в крепость янычар. Вы!

— Клянусь Господом нашим — и в мыслях не было! — перекрестился монах. — Мы ведь пришли к вам не по доброй воле, нас схватили ваши люди.

— Лжёшь, святоша, лжёшь! По вашим следам пришли лазутчики янычар! Уже в этом есть ваша неоспоримая вина. Такие юнаки сложили головы, столько добра осталось в крепости... — Он скрипнул зубами. — Кто-то должен за это ответить? Должен! Поэтому лежать теперь вам в этом яру до Страшного суда. Я приговариваю вас к смерти!

Он поднял дуло пистолета повыше, чтобы попасть Юреку точно в сердце, но тут Йован неожиданно бросился на него, тем самым закрыв собой Кульчицкого. Грохнул выстрел, монах упал, и в этот момент в воздухе сверкнула серебристая рыбка — нож, брошенный Юреком, попал гайдуку в горло.

Юрек долго трудился над клинком, чтобы хорошо сбалансировать его и сделать из обычного ножа, пригодного только для застолий, боевое оружие. Для этого он сузил и заточил остриё, а также переделал рукоять, чтобы она стала легче клинка. Когда наступали моменты полного безделья, любимым его занятием было метание ножа. Он это делал даже в своей комнате, но чаще всего на природе, уходя к берегам Дуная или Савы. Юрек так наловчился бросать нож, что мог делать это из любых положений.

На свою беду, арамбаша не заметил, что у Юрека есть нож. Кульчицкий как упал на землю, когда вылез из подземного хода с ножом в руках, так и лежал с ним. А когда вскочил, то чисто инстинктивно постарался стать к арамбаше немного боком, чтобы закрыть руку с клинком своим корпусом.

Убедившись, что арамбаша выхаркивает вместе с кровью последние силы, Юрек бросился к монаху и перевернул его на спину. Он был без памяти, но жив. Пуля пробила ему правое плечо, однако, судя по всему, никаких важных органов не задела. Тем не менее рана была опасной, ведь могло произойти заражение крови, и тогда смерти не избежать, это бывший казак-запорожец знал точно. Первым делом он остановил кровь, наложив повязку (на неё пошли остатки его многострадальной кошулы), а затем приготовился врачевать Йована так, как это делали в Сечи.

Для начала рану нужно было промыть — очистить хотя бы сливовицей от остатков пороха и одежды. Здесь Юреку повезло — в хурджине арамбаши нашлась фляга с этим крепким напитком («Запасливый, сукин сын!» — мельком подумал Кульчицкий). Конечно, хорошо бы рану прижечь калёным железом или хотя бы тлеющим угольком, да нельзя костёр разводить; в лесу запах дыма можно почуять за несколько вёрст. Слава Богу, рана сквозная и не нужно в ней ковыряться, чтобы вытащить пулю; выстрел был произведён с чересчур близкого расстояния, практически в упор, и у свинцового шарика хватило энергии, чтобы пройти через тело худосочного монаха как сквозь масло.

Зато на кустах висело много паутины, в берендейке[77] арамбаши нашёлся порох, а неподалёку от места ранения монаха Юрек отыскал «кровавник» — тысячелистник, который хорошо останавливал кровотечения. Кульчицкий присыпал раны порохом, — на груди и на спине — заклеил их паутиной, увлажнив смесь собственной слюной, прикрыл всё это размятыми (так, чтобы выступил сок) листочками «кровавника», и опять перебинтовал рану, сменив окровавленные полоски своей рубахи на свежие.

Завершив «лечение» (монах так и не очнулся, лишь постанывал, когда Юрек обрабатывал раны), Кульчицкий беспомощно оглянулся — а дальше-то что делать? Йовану обязательно нужно лечение в больнице, под надзором лекаря, лучше всего, в монастыре на Привиной Главе. Уж там-то точно его поставят на ноги. Но как туда доставить инока? Тащить раненого на своём горбу добрый десяток вёрст по бездорожью — это долгое дело. За это время Йован запросто может отправиться на небеса, чего очень не хотелось бы. Жалко его — хороший человек, настоящий. Да и вообще — Юрек обязан ему жизнью.

Неожиданно неподалёку раздался шорох травы, треск сухих веток, послышались шаги... Юрек метнулся к поверженному арамбаше, схватил второй пистолет, — заряженный — рывком выдернул саблю из ножен и обернулся в сторону шума с намерением продать свою жизнь подороже кто бы там не пробирался по дну яра — гайдуки Ненада или янычары.

Каким же было его удивление, когда из кустов показалась... знакомая лошадиная морда! Это была его пегая кобылка! Как она вырвалась из крепости, в которой шла резня, Юрек не мог даже представить. Но это одно дело. Главным вопросом был следующий: как умная лошадка нашла своего хозяина? Этот вопрос мог поставить в тупик любого мудреца. Неужели она почуяла его — как охотничий пёс, натасканный на верховое чутьё?

Лошадь была неосёдланной, но это неважно. Юрек нашёл в хурджине Ненада вяленое мясо и хлебцы (арамбаша, убегая, не забыл взять и еду! наверное, давно готовился к такому исходу) и протянул кобылке одну из коврижек с невероятной нежностью в сердце. Ах, какая умница! Теперь дорога к монастырю не должна быть трудной. Лошадка аккуратно взяла коврижку с ладони хозяина своими бархатистыми губами и начала неторопливо жевать, а Юрек гладил её шею и нашёптывал на ухо самые ласковые слова, которые только мог придумать, словно животное разумело человеческую речь. В данный момент он готов был поверить во всё, что угодно, даже в это.

Удивительный швабский город Ульм! В нём на каждом шагу и в самых неожиданных местах встречались фигурки воробья: небольшие изваяния на площадях, гипсовые барельефы на фасадах домов, кованые изображения из металла на коньках крыш или на флюгерах... Заключённая в гранит крохотная птичка, до которой обычно никому нет никакого дела (разве что котам, имеющим к воробьям корыстный интерес) сидела даже на фонтане возле ратуши на Марктплатц; в нём плескалась живая рыба, которую торговцы вылавливали сачками, чтобы положить на весы. Как ни удивительно, но просторная городская площадь перед столь уважаемым административным зданием служила местным жителям в качестве рынка.

Лишь на второй день своего пребывания в Ульме Алексашка узнал историю Воробья. Это и впрямь была совершенно замечательная птица, гораздо умнее некоторых швабов, не без иронии подумал Ильин-младший. Во время строительства собора рабочие не могли провезти длинную балку через городские ворота и даже вызвали бургомистра для решения этой непростой задачи. Бургомистр долго думал и гадал, как решить проблему, но тут ему нечаянно попался на глаза воробей, который строил своё гнездо. Крохотная серая птичка, пролезая сквозь узости, весьма ловко управлялась с длинными соломинками, травинками, веточками и прутиками, переплетая их между собой. Тут-то бургомистра и осенила «гениальная» мысль: нужно положить балку не поперёк телеги, а вдоль!

С тех пор воробей стал почитаться в Ульме как самая выдающаяся персона. Для начала его изображение установили на крыше собора, а дальше пошло-поехало. И просто воробей стал Воробьём.