Мертвый жених - Георгий Иванович Чулков

На середине потока он вдруг изнемог и едва не уронил отрока, но мысль о том, что он должен довести до конца свой подвиг, дабы увидеть Иисуса, заставила его идти дальше.

Наконец он достиг берега и, спустив на землю мальчика, сказал, смеясь:

— Ну и тяжелый ты, однако, мой милый. Я думал, что несу на плечах весь мир.

Тогда мальчик ему сказал:

— Тут нет ничего удивительного, Христофор, потому что ты нес на руках Того, Кто этот мир сотворил. Я твой Господь, Иисус Христос. Я тот Распятый и Воскресший, которого ты искал.

Тогда Христофор поклонился Ему до земли и сказал:

— Верую, что Ты воистину воскрес.

МУЧЕНИЦА АНАСТАСИЯ[60]

Рассказ этот вполне достоверный, потому что записал его сам блаженный Иаков из Воража. Нам посчастливилось достать в Болонье неизданный до сих пор латинский список некоторых глав из сочинения этого автора, замечательного как ученостью, так и праведностью своей жизни. Наш текст, хотя и подробнее опубликованного ранее, но в существе своем не противоречит ему.

Анастасия, как известно, жила по времена Диоклетиана и принадлежала к одному из знатных семейств императорского Рима. Она была воспитана в христианской вере своею матерью Фантастою и блаженным Хризогоном. Будучи выдана замуж против своей воли за известного Публия, она притворилась немощною и отказалась от брачной жизни, Но Публий был человек решительный и, так как он не мог примириться с мыслью, что столь прекрасная женщина увядает без ласк и наслаждений, необходимых, по его языческим понятиям, для удовлетворения естественных желаний души и тела, а, с другой стороны, так как он сам питал к ней нежные и страстные чувства, то он и принял некоторые меры, чтобы узнать, в чем дело, и убедиться по крайней мере, что у прекрасной Анастасии нет вероломного любовника. Публий окружил жену свою шпионами и, спустя несколько дней, вот что ему донес один из вольноотпущенников, следивших за Анастасией.

— Господин! — сказал хитрый и настойчивый шпион, которому Публий обещал немало денег за его гнусные услуги. — Вчера под вечер заметил я, как некая женщина, одетая весьма бедно, появилась на северной крытой галерее твоего дворца и спустилась вниз, где водоем с изображением двух нимф и фавна. Ты думаешь, господин, что я пренебрег этою нищенкою, занятый всецело твоим поручением? В том то и дело, что у меня верный глаз, и я под жалким рубищем всегда угадаю стан патрицианки. «Такие плечи, — подумал я, — и такая поступь у одной лишь богоравной Анастасии». Что мне было делать? Разумеется, я пошел за нею в надежде застать прекрасную госпожу на свидании с любовником.

— Подумай, что ты говоришь, негодяй! — закричал Публий. — Ты, хотя и вольноотпущенник, но я не стану церемониться с тобою и ты узнаешь плетку, как последний раб. Судись со мною потом, если хочешь. У моей жены не может быть любовника!

— Не гневайся, господин, — хладнокровно ответил Публию шпион. — Неужели ты думаешь, что я позволил бы себе выразиться так о твоей супруге, если бы она была в самом деле виновна в прелюбодеянии? Нет, господин, если твоя жена совершила преступление, то, во всяком случае, оно совсем иного рода.

— Говори! Говори! — хмурясь, молвил Публий и приговился слушать.

— Я пошел вслед за госпожою, — продолжал вольноотпущенник, ничуть не смущенный грозным видом своего собеседника. — Мы шли по темным улицам довольно долго, госпожа не замечала меня. Я держался на расстоянии десяти-пятнадцати шагов и медлил за каждым углом, боясь поспешностью испортить все дело. Мы миновали Колизей и форум, и я с изумлением заметил, что госпожа направляется в сторону самого грязного квартала, где начинается Аппиева дорога. На одном из перекрестков к ней подошли какие-то люди — две девушки и один старик, совсем дряхлый, давно уже забывший, должно быть, любовные приключения и страстные желания. Так, вчетвером, они торопливо шли куда-то. Признаюсь, я был изумлен, что прекрасная Анастасия, такая изнеженная роскошью и, как я думал, утомленная утехами Рима, в состоянии идти так долго. Взошла луна. Ты представляешь себе, господин, как странно было мне следовать по пятам за госпожою, которая очутилась в обществе, едва ли ей подходящем. Порою мне чудилось, что пинии, тополи, акведук и редкие хижины поселян — лишь сон, навеянный каким-нибудь магом, и что я иду не под Римом, а где-то в варварской стране, не чуждой колдовства. Я перестал сомневаться в том, что злые чары мною овладели, когда госпожа и ее загадочные спутники остановились на миг у груды камней, сваленных при дороге, оглянулись по сторонам и вдруг исчезли, как будто это были не люди, а призраки. Но я вспомнил о тебе, господин, о данном тобою поручении. Тотчас же, преодолев страх, я последовал за тенями, скрывшимися в камнях. Там оказался едва заметный вход под землю. В конце темного коридора мерцали огни, и я пошел на них, сдерживая невольную дрожь. Заметив, что, входившие обменивались с привратниками какими-то ритуальными знаками и приветствиями, я последовал примеру прочих и меня пропустили беспрепятственно во внутренние подземные покои. Что я увидел там? Там были сотни граждан и матрон, рабов и рабынь, варваров и — ужасно сказать — римских патрициев, чья кровь не менее благородна, чем твоя, о, славный Публий. И все эти люди пели. Я не слышал таких песен до этого странного ночного бдения. Под землею, очевидно, голоса людей совершенно меняются. Я худо разбирал, о чем они поют. Кажется, в этих песнях они упоминали о боге, который принесен был в жертву. Вероятно, они пели о Вакхе или о Дионисе-Загревсе, которого растерзали титаны, как верят греки. Но глаза у этих людей сияли так странно, как будто бы дело шло не о поэтическом мифе, а о жертве какого-то существа, в самом деле ими любимого и недавно еще жившего среди них…

— Довольно. Ступай, — перебил Публий вольноотпущенника. — Ты получишь обещанное тебе золото. Ступай и молчи. Молчи. Понимаешь?

На другое утро Публий призвал к себе жену и сказал:

— Мне все известно. Ты по ночам посещаешь собрания восточных варваров и участвуешь в их грязных культах. Разумеется, ты невинна и сделалась жертвою обмана. Я, как человек, близкий к императору, очень хорошо знаю, какие цели преследует это преступное сообщество. Все эти ритуальные действа и таинственные собрания заключают в себе угрозу «Римскому Миру». Ты, как матрона,