The Mitford murders. Загадочные убийства - Джессика Феллоуз

Понимаете, что это значит? Раз мужчина сошел с поезда, то кто-то должен был закрыть за ним окно. Получается, что мисс Шор убивал не один человек, а двое».

Луиза стояла на берегу в Дьеппе, вдыхая полной грудью теплый морской воздух. Она понимала, что летающие над головой чайки ничем не отличаются от английских, но казалось, что они кричат с легким французским акцентом. Девушку восхищала новизна ощущений во Франции, где все воспринималось как-то по-другому, будь то марево солнечного зноя, мелкий песок пляжа или бесподобно вкусные круассаны на завтрак. Даже нос, обгоревший на солнце в первый день, казался ей не менее удивительной экзотикой. Разумеется, все то, что приятно волновало Кэннон, вызывало у нянюшки Блор приступы недовольства и отчаяния: отвратительный чай, на редкость подозрительные, пропахшие чесноком французы и грязные туалеты.

Лорд и леди Редесдейл сняли на время дом по соседству с печально известной тетушкой Нэтти, о богатой биографии которой Луизе с придыханием поведала Нэнси.

— У нее было много любовников, — сообщила она, — и ее четверо детей родились по меньшей мере от двух отцов, не считая, разумеется, мужа, а кроме того, она обожает азартные игры, хотя Пав говорит, что у нее вовсе нет денег.

— Неужели это правда? — прошептала Кэннон. Такое описание совершенно не вязалось с внешностью светловолосой леди Бланш, неизменно выглядевшей исключительно строгой и элегантной. Не говоря уже о том, что мужем ее дочери стал министр по делам колоний Уинстон Черчилль, которому все прочили большое будущее.

Нэнси и Луиза, посланные купить багеты для ланча, решили отдохнуть немного в прибрежном кафе и понаблюдать за праздно прогуливающимися парижанами. Француженки в длинных белых юбках и модных жакетах прикрывали от солнца зонтиками свои идеальные, цвета слоновой кости лица, а их губы даже днем поблескивали ярко-алой помадой. Ни единый след липкого песка или растаявшего мороженого не портил их тщательно созданной красоты, неописуемой, по мнению Кэннон, яростно оттиравшей с юбки злосчастные пятна от glace à la framboise[28].

— Я написала Роланду, — внезапно сообщила Нэнси. — Раньше я не могла тебе сказать — приходится оберегать тебя от моих грехов, — поэтому говорю теперь. Я сообщила ему, где мы отдыхаем, на случай если он сможет приехать.

— Ужас! — ахнула Луиза. — Зачем ты написала ему?

— Просто мне хочется его увидеть, — ответила ее подопечная, — и, по-моему, ему тоже хочется увидеть меня. Мы часто переписываемся.

— А как же насчет того, что произошло после того бала? Леди Редесдейл вряд ли одобрит ваш поступок.

— Главное, что он нравится Пав. Я знаю, что они встречались с ним и обедали в Лондоне. Да и Мав на самом деле он тоже симпатичен. До того, как выяснилась история с балом, она очень хотела приобщить его к организации праздничного приема партии консерваторов. Кроме того, его она ни в чем не винит — только меня. Не беспокойся, он не заявится без предупреждения. Я посоветовала ему написать Пав и напроситься в гости. У нас тут полно свободных комнат… Ах, Луиза, разве ты не рада за меня? Если он приедет, жизнь у нас тут пойдет гораздо веселее.

— Наверное, ты права, — согласилась Кэннон, хотя сама и не испытывала в этом особой уверенности. Едва избежав опасности потери работы, она больше не хотела вновь рисковать и поэтому добавила: — Но нам пора возвращаться домой, а то нянюшка Блор начнет беспокоиться, что нас украли работорговцы с целью получения выкупа.

— Если бы! — шутливо воскликнула Нэнси, однако встала из-за столика, и девушки отправились дальше на поиски пекарни.

Это предоставило мисс Митфорд возможность щегольнуть беглостью французского языка, освоенного ею в школе.

— Ничему особенному меня там не научили, — сообщила она Луизе, вернувшись из школы, — кроме массы расхожих французских фразочек и парочки новых танцев.

Несмотря на карательные обстоятельства ее отправки в Хатероп-кастл, Нэнси хорошо провела там время, подружилась с некоторыми своими ровесницами и даже с воодушевлением вступила в организацию «Герл-гайдов»[29], хотя Кэннон подозревала, что она обратила на них внимание, увидев в их действиях скорее новый способ помучить своих сестер бесконечными заданиями, а не практическое удовольствие от освоения правильной вязки узлов.

Вернувшись домой, девушки радостно вбежали в коридор с еще теплым хлебом из пекарни, но нянюшка Блор тут же подавила их радость, велев им вести себя тихо.

— Что случилось? — спросила Нэнси.

— Точно не знаю, но новости явно плохие. Принесли телеграмму, и ваши родители уже час как заперлись в салоне, — сообщила Блор, заламывая руки. — Быстрее лучше несите хлеб на кухню, ланч почти готов.

Пока лорд и леди Редесдейл сидели в саду на тенистой веранде, Луиза помогала кухарке подавать блюда, что входило в ее ежедневные обязанности во время этого путешествия. Она ничуть не возражала, поскольку с удовольствием слушала, как дети общаются с родителями, и даже порой бросала строгие взгляды, если кто-то из них начинал баловаться. Хотя в целом девочки вели себя хорошо. Больше всех однажды провинилась Юнити: она случайно соскользнула прямо под стол и просидела там весь ланч, но ее родители предпочли вовсе не заметить столь странного поведения.

Сегодня за столом царило подавленное настроение. Дети настороженно смотрели на побледневшее лицо леди Редесдейл и на отца, который говорил едва ли не шепотом, если просил кого-то передать ему соль. Именно Нэнси побудила их объяснить, что случилось.

— Плохие новости о Билле, сыне тетушки Нэтти, — пояснила леди Редесдейл старшей дочери. — Он умер. И мне придется сообщить ей об этом.

— Как же так? — изумилась Нэнси. — Билл? Но с чего бы? Разве он болел? Я не знала, что он болен…

Ее родители молчали. Луиза наливала детям свежий лимонад, и даже журчание льющейся жидкости казалось возмутительно громким. Старшая из сестер сообразила, что сейчас не время добиваться ответа, и остаток трапезы прошел в приглушенных тонах — подавали голос только младшие дети, да и то редко.

Вскоре после уборки со стола леди Редесдейл одна вышла из дома, облачившись во все черное. Натягивая перчатки, она лишь выразила надежду, что леди Бланш еще не уехала в казино. При этом лорд Редесдейл застонал и тяжело опустился в кресло, слишком французское, чтобы быть удобным.

Нэнси присела рядом, положив голову ему на колени.

— Бедный старичок, — прошептала она, а по его щекам катились безмолвные слезы.

В присутствии своих детей лорд плакал лишь однажды, когда услышал весть о смерти своего старшего брата на войне в сражениях при Лоосе.