Демоны ночи - Алексей Атеев

– Затрудняюсь с ответом. Возможно, отголоски прочитанных в детстве книг. Какого-нибудь Сенкевича… «Огнем и мечом» читали? Или «Тараса Бульбу»?

– Тогда давайте попробуем еще раз? – предложил Павел.

– Вы думаете? Но опять возникнет Мосол.

– А если кто другой? Ну, пожалуйста?! Разве вам самой не интересно?

– Хорошо. Почему бы и нет? Занимайте исходную позу. Расслабьтесь… Представьте: зима, горная местность, вы сидите на большой открытой площадке перед парапетом, за которым открывается величественный вид на окруженную горами долину. Зимний день подходит к концу, небо розовеет, горы приобретают густой фиолетовый цвет. Вечный покой царит над миром. И вы – часть этого покоя. Вы – часть мироздания, молекула незыблемого равновесия. Ваше сознание растворяется в окружающем вас мире, вы засыпаете, засыпаете… Вы уже спите. Теперь ответьте: кто вы на этот раз?

– Мне холодно, – произнес Павел высоким писклявым дискантом, едва напоминающим его собственный голос.

– Почему холодно?

– Зима, кругом снег, мы идем по укатанной дороге…

– Кто это вы?

– Нас трое: я и еще два человека. Они – мои товарищи. Вернее, однополчане. Мы идем третий день к границе с Китаем.

– Как вас зовут?

– Петр… Петр Стулов. Я – казак. Оренбургский казак. Хорунжий. Третий день мы бредем по степи… Отстали от своих. Вчерась ночевали в киргизском ауле. Жрать проклятые бабаи не дали, молоком кислым напоили да лепешку сухую сунули. И то ладно. Ничего, скоро дойдем до Аксая, там свои. Вот только дальше что? В Китай? А там чего? Медом, что ли, намазано? Вот и не знаешь, куда дальше подаваться. Домой нельзя. Крови на мне много. Тотчас к стенке поставят. Да уж. Кровушки много пустил. Жрать хочется, сил нет. Поэтому и мерзну. Сейчас бы борщевки или, на худой конец, хлеба с сальцом и луком. А кровь? Кровь что! Не я бы порубал, так другие. Дело привычное. Дальше-то куда? В Китай? Там тоже узкоглазые. А может, вертаться? Может, простят? Нет, не простят! Разменяют к чертовой матери. Мести начинает. Солнышка не видать. Мгла. Тогда, в деревушке этой… Пьяные были. Есаул говорит: красные они. Бабенки эти, значить. Мужики у них у красных служать, и они, значить, того… А бабенки злые. Глазами зыркают исподлобья. А мы, значить, выпили с устатку. Есаул тоже нетрезвый… Одну потащил, она – вырываться. Орет благим матом. А чего орать-то? Он и рубанул с досады. А потом кричит: и этих кончайте! Ну, мы, конечно, за шашки. С другой стороны: они сами виноваты. Не трепыхались бы… Ребятишков, конечно, не надо было… Они тут ни при чем. А может, и при чем, кто знает. Поземка-то все крепчает. Пурга настоящая. Метет и метет… Не поймешь, день ли, ночь… В Китай? А что в том Китае? Домой бы… Но назад возврата нет. Холодина какая! Полушубок чертов совсем не греет. А может, это с голодухи. Ноги совсем закоченели. Ноги-ноженьки…

Павел открыл глаза и замотал головой, ничего не понимая. Еще секунду назад перед ним лежала заснеженная степь, по которой змеились волны поземки. Ага. Все понятно. Он вовсе не в степи, а в теплом, чистом кабинете доброй психиаторши.

Павел поднялся из кресла, потянулся, задвигал затекшими частями тела. Лидия Михайловна недоверчиво и вопросительно смотрела на него, но молчала.

– Что? – спросил наш герой.

– Я у вас хотела узнать.

– Но вы же все слышали?

– Помните, что с вами происходило?

Павел потер лоб. Картинка, только что яркая и красочная, меркла, расплывалась, превращаясь в разрозненные, не связанные между собой обрывки, которые тут же тускнели и растворялись.

– Я даже общую суть уже забыл, не то что детали, – пожаловался Павел. – Вроде солдат какой-то…

– Казак.

– Пусть казак. Помню только тяжесть на душе. Очень большую тяжесть. И пустоту.

– Включите запись.

Павел так и сделал. Какое-то время он вслушивался в свое (и не в свое) бормотание, потом поднял глаза на Лидию Михайловну:

– Почему я все время с кем-то сражаюсь?

Она развела руками.

– Давайте сделаем еще одну попытку.

– Что ж, если вам так хочется. Садитесь в кресло.

Павел замешкался, посмотрел на Лидию Михайловну:

– Мне кажется, вы не особенно верите в происходящее? Точнее сказать, не допускаете возможность…

– Переселения душ? Вы правы. Я уже говорила. Прочитанные вами книги, слышанные в детстве рассказы, кинофильмы… Да мало ли. Все это осаждается в подсознании и выплескивается оттуда в благоприятный момент. Такой момент наступил сейчас. Вот вы и транслируете то, что засело где-то в глубинах мозга. Гипноз – весьма интересная штука. Общеизвестен случай душевнобольного Сирхана, убившего в шестьдесят восьмом Роберта Кеннеди, а потом начисто забывшего этот факт. Только под гипнозом Сирхан вспоминает обстоятельства своего преступления, причем до незначительных мелочей. Несложно разобраться в механизме подобного явления. Тут налицо явное вытеснение в подсознание. Но очень часто гипнотизируемый выдает за реальные события некие обстоятельства, случившиеся вовсе не с ним. Причем он нисколько не сомневается в их достоверности.

– И все же попробуйте еще раз, – попросил Павел.

– Хорошо. Займите свое место. Представьте осенний сад, палая листва шуршит под ногами, воздух прохладен и чист, накрапывает слабый дождичек… Вы медленно идете между деревьями…

– Не могу сосредоточиться, – перебил Лидию Михайловну Павел. – Ничего не получается.

– Возможно, вы устали. Давайте попробуем другой способ. – Хозяйка кабинета сняла с шеи золотую цепочку с овальным кулоном, в котором мерцал радужный камешек, и стала медленно раскачивать его перед лицом Павла. – Смотрите на камень, старайтесь максимально сосредоточиться на искорке внутри. Она увеличивается, становится все больше и ярче; вас словно всасывает в ее глубины; вы проваливаетесь в самую середину, в ее суть, на дно. Вы в трансе. Или нет? Если да, возьмите себя за мочки ушей.

Павел медленно исполнил требуемое.

– Отлично. Кто вы?

– Чеплаков Василий.

– Сколько вам лет?

– Тридцать.

– Чем занимаетесь?

– Я служу в НКВД.

– Расскажите подробнее.

– Вижу сосны. Высокие. Дальше поляна. Большая. На ней домик. Возле домика горит костер. Холодно. Поздняя осень. У костра несколько человек. Четверо… В шинелях. Греются. Подъезжает грузовик. Полуторка. Из кузова выгружают людей. Их – десять человек. Восемь мужчин и две женщины. Одеты – кто как. Большинство по-летнему. Оглядываются. Озираются… Лица испуганные, у некоторых – безучастные. Вот кто-то несмело улыбается. Из кабины выходит начальник. В петлицах – три кубаря. В руках папка. Командует тем, что у костра. Они берут винтовки, строят тех, кто приехал в грузовике. Ведут к дальней стороне поляны, я и начальник идем следом. Строят перед рвом. Начальник читает приговор: «Именем Советской Социалистической…» Те, что в шинелях, вскидывают винтовки. Залп. Люди падают в ров. Я подхожу к краю рва. Добиваю лежащих из «нагана»… Первые снежинки падают на еще не закаменевшие лица… Снег идет все сильнее. Уже хлопьями… Все заволокло белым. Ничего не видно. Мгла, белая мгла…