Маг по случаю - Владимир Анатольевич Тимофеев

задрал он рубаху. – Брюхо ужо к спине приросло.

- Ладно, – рубанул я рукой. – Ночью попробуем.

- Ночью? А ежели нас раньше отсюдова того-этого?

- Не бои́сь. До утра нас отсюда не заберут.

- Откель знаешь?

- Немец сказал «морген фрюх», вот откель…

Вылезти Пашка сумел, хотя и с трудом. Пришлось снять с него почти всю одежду и минут десять толкать сперва вверх, а потом вбок и туда-сюда, чтобы совсем не застрял. Всё это время у меня в голове крутились какие-то непонятные цветные картинки. Как будто один совершенно разъевшийся медвежонок пытается выбраться из чьей-то узкой норы, а его тянут за лапы маленький пухленький поросёнок и странный кролик в очках…

Когда приятель всё-таки вывалился наружу, я бросил в окошко его одежду, а затем плюхнулся на солому и начал прокручивать в мыслях то, что буду говорить утром тюремщикам: мол, знать не знаю, ведать не ведаю, всю ночь спал, ничего не видел, ничего не слышал. Отмазка конечно тупая, но говорят, что в такие больше всего и верят. Именно потому, что тупые, не придерёшься. Но, если честно, сейчас всё это было неважно. Главное заключалось в том, чтобы Пашка добрался до наших, а я… как-нибудь выкручусь, не впервой…

Утром меня подняли пинками.

- Где второй?! Куда подевался?! Говори, сволочь! – орали охранники.

Я размазывал по лицу слёзы и сопли, утирал разбитый в кровь нос, жалостливо скулил, что ничего не знаю и ничего не видел.

Озлобленные тюремщики, так ничего и не выяснив, вышли из камеры и захлопнули за собой дверь. Я, избитый и связанный, отполз в угол и принялся ждать, когда за мной снова придут. Если вчерашний немец не врал, сегодня меня и сбежавшего Пашку должен был допрашивать какой-то Шульц…

Шульц оказался эсэсманом. Судя по погонам и знакам в петлицах, он имел звание штурмбанфюрера.

Вопреки ожиданиям, бить меня по новой не стали. Даже наоборот, герр майор приказал развязать мне руки, потом выгнал всех из допросной, поставил передо мной стакан чая, положил на стол настоящий бутерброд с колбасой и… заговорил на довольно приличном русском.

- Тебя, насколько я понял, зовут Василий, так?

Я машинально кивнул. Безумно хотелось жрать, аж слюнки текли.

- Да ты ешь, ешь, не стесняйся, – следователь пододвинул ко мне бутерброд и весело подмигнул. – В лесу-то, небось, такими не кормят?

- В каком лесу? – настороженно посмотрел я на немца.

- В том, откуда ты вышел, – пожал тот плечам. – Ты же у нас партизанский разведчик, не так ли?

- Я не разведчик. Мы просто шли к тётке Ма…

- Да знаю я, знаю, – отмахнулся фриц. – Вы шли к тётке Матрёне выменивать грибы на самогон, – он вдруг подался вперёд и сузил глаза. – Только это всё липа, парень. Ты понимаешь? Ли-па. Иначе враньё.

Шульц откинулся в кресле и несколько раз ударил по специальному звонку на столе.

Скрипнула дверь.

- Звали, господин штурмбанфюрер?

Я непроизвольно вздрогнул. Это голос был мне знаком.

- Знаешь его? – следователь взглянул на вошедшего и указал на меня.

- Конечно. Это Васька-разведчик.

- А ты? Знаешь его? – заглянул мне в глаза эсэсовец.

Этого человека я знал. Степан Запятный. В нашем отряде он был командиром группы. Погиб месяц назад. Точнее, мы думали, что погиб. А оказалось…

- Свободен, – кивнул немец Степану.

Дверь затворилась. Мы вновь остались одни.

- Ну что ж, я полагаю, что запираться бессмысленно. Так?

- Что вы хотите? – выдавил я из себя.

Следователь усмехнулся.

- Ты партизан. Значит, бандит. А бандитов у нас расстреливают без суда, по законам военного времени. Я подчиняюсь закону и тоже обязан тебя расстрелять. Однако, – он поднял вверх палец, – я не люблю убивать детей. Точнее, я не люблю убивать тех, кто может принести пользу Великой Германии.

- Какая от меня польза? Думаете, я стану предателем, как Запятный?

- Предателем? Как Запятный? – эсэсовец рассмеялся. – Нет-нет. Всё не так однозначно. Я предлагаю тебе другое. Я предлагаю тебе спасти своих друзей и товарищей.

Он сунул руку под стол и вытащил оттуда окровавленный измятый картуз.

От его вида меня прошиб пот. Это был картуз Пашки.

- Увы, мой друг. Увы, – «грустно» вздохнул немец. – Твоему приятелю не повезло. Его догнали возле болота, он попытался скрыться, его подстрелили, и он утонул. Поэтому, – следователь развёл руками, – в вашем отряде ничего не узнают. Сегодня вечером мы начнём войсковую операцию, ваш отряд будет полностью окружен, а потом уничтожен. Единственный, кто может это предотвратить – ты.

Немец смотрел на меня.

Я молчал.

- Так вот. Я не заставляю тебя предавать своих друзей и товарищей. Наоборот, я хочу, чтобы ты их спас. Как? Очень просто. Я отпущу тебя, ты отправишься в свой отряд и расскажешь там всё, что здесь видел.

- Зачем?! – не смог удержаться я от восклицания.

- Затем, что ты и твои товарищи мне не очень-то и нужны. Ваш отряд слишком мал, чтобы задействовать против него столько войск. Ваше командование специально подставило вас под удар. Да-да, всё так и есть. Вас оставили здесь, чтобы спастись самим. Благодаря Степану Запятному нам хорошо известны места дислокации вашего отряда. Но мы не знаем, где сейчас прячутся главные силы бригады. По факту, ваши старшие командиры трусливо сбежали, а вас оставили, потому что надеялись выиграть время. Они полагали, что мы будем долго воевать с маленькой группой, думая, что воюем с целой бригадой…

На неуловимо короткий миг мне показалось, что в глазах немца сверкнули фиолетовые огоньки.

- Так вот. Я предлагаю тебе, чтобы ты рассказал своим, что добыл сведения, как именно мы будем наступать на ваш лагерь. Мы будем наступать медленно, с трёх сторон. Коридор на северо-запад будет для вас открыт, вы сможете уйти по нему, а ты станешь героем. Спросишь, зачем это надо? Нам это надо затем, что вы будете отступать к своим, туда, куда ушли основные силы. Вы будете думать, что ускользнули, но на самом деле приведете нас туда, куда нужно. И уже там мышеловка захлопнется.

Я хрипло прокашлялся.

- Какой смысл мне всё это делать? Ведь вы всё равно нас всех уничтожите, только не прямо сейчас, а позднее.

- Это война, мой друг. А на войне убивают, – хмыкнул эсэсовец. – Но я обещаю, все из