В тихом омуте - Пола Хокинс

– И что? Пошел за ней и силой притащил к себе в дом?

– Откуда мне знать?! – огрызнулся Шон. – Это наша вина. Нам надо было следить за домом, следить за ней… Это мы виноваты, что она пропала.

Джулс

Полицейский – раньше я его не встречала – хотел войти со мной в дом. Он был молод, лет двадцати пяти, но благодаря пухлому, розовощекому и лишенному растительности лицу казался еще моложе. Несмотря на его безобидную внешность, я настояла, чтобы он ушел – я не хотела оставаться в доме с мужчиной одна, как бы он ни выглядел.

Я поднялась наверх и пустила в ванну воду. Вода, кругом вода. Мне не хотелось вновь в нее погружаться, но другого способа избавиться от озноба, пробиравшего до самых костей, я не знала. Я присела на край ванны с телефоном в руке и закусила губу, чтобы перестать стучать зубами. Я снова и снова продолжала набирать номер Лины, но в ответ слышала только ее жизнерадостный голос, предлагавший оставить сообщение. Со мной она никогда так не разговаривала.

Когда ванна наполовину наполнилась, я сжала зубы, борясь с паникой, и медленно опустилась в воду. Сердце бешено колотилось. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Ты так говорила. Той ночью, когда мы были здесь вдвоем, ты поливала меня сверху горячей водой и успокаивала. «Все хорошо, – твердила ты. – Все хорошо, Джулия. Все в порядке». Конечно, это было не так, но ты этого не знала. Ты просто считала, что у меня был ужасный день, что надо мной смеялись, что меня унизили и что меня отверг парень, который мне нравился. И что я в конце концов, как в дешевой мелодраме, отправилась к Смертельной заводи и решила в ней утопиться.

Ты злилась, потому что думала, будто я так поступила, чтобы сделать тебе больно и навлечь на тебя неприятности. Чтобы мама меня больше любила, даже сильнее, чем прежде. Чтобы она от тебя отвернулась. Потому что тогда это была бы твоя вина, разве не так? Ты насмехалась надо мной, а должна была присматривать, и все случилось, когда за меня отвечала ты.

Я повернула кран пальцем ноги и погрузилась в воду – сначала по плечи, потом по шею и, наконец, с головой. Я слушала искаженные и приглушенные водой звуки дома, сразу ставшие чужими. Неожиданный стук заставил меня вздрогнуть и сесть – ставшую теплой кожу окатил холодный воздух. Я прислушалась. Ничего. Померещилось.

Но когда я снова легла в воду, то услышала скрип ступенек и медленные размеренные шаги по коридору. Я снова выпрямилась и ухватилась за кран. Еще скрип. Ручка двери повернулась.

– Лина? – крикнула я срывающимся и по-детски тонким голосом. – Лина, это ты?

В ушах звенела тишина, и мне показалось, что в ней слышатся какие-то голоса. Твой голос. Один из твоих звонков, самый первый. Самый первый после нашей ссоры на поминках, когда ты задала тот ужасный вопрос. Прошла, наверное, неделя, может, две, и ты позвонила поздно вечером и оставила сообщение. Ты плакала, говорила едва слышно, и я с трудом разбирала твои слова. Ты сказала, что едешь в Бекфорд, чтобы увидеться со старым другом. Тебе надо с кем-то поговорить, а на меня рассчитывать нельзя. Тогда я об этом не задумалась, меня это не волновало.

Я поняла только теперь, и, несмотря на горячую воду, меня пробрала дрожь. Все это время я винила тебя, а на самом деле должно было быть наоборот. Ты поехала увидеть старого друга. Ты искала утешения, потому что я тебя отвергла и отказывалась с тобой разговаривать. Я подвела тебя и продолжала подводить. Я села и крепко обхватила руками колени, чувствуя, как на меня накатывают волны скорби. Я обидела тебя, сделала тебе больно, и мне очень горько из-за того, что причины ты так и не узнала. Всю свою жизнь ты пыталась понять, за что я тебя так сильно ненавижу, а от меня всего-то и требовалось объяснить тебе. А сейчас уже поздно.

Снова послышался звук, теперь он стал громче – скрип или царапанье, – и на этот раз мне точно не померещилось. В доме кто-то был. Я вылезла из ванны и оделась как можно тише. «Это Лина», – говорила я себе. Я осторожно осмотрела все комнаты наверху – в них никого не было, и, будто в насмешку, из каждого зеркала на меня смотрело мое искаженное страхом лицо. «Это не Лина. Это не Лина».

Кроме нее, больше некому, но где она может быть? Девочка на кухне, наверняка голодная, – я сейчас спущусь и увижу, как она стоит, сунув голову в холодильник. Я на цыпочках спустилась по ступенькам и прошла по коридору мимо двери в гостиную. И там боковым зрением я заметила тень. Фигуру. У окна кто-то сидел.

Эрин

Случиться может всякое. Услышав стук копыт, мы рассчитываем увидеть лошадей, но нельзя исключать и зебр. Кто знает? Вот почему, когда Шон вместе с Келли поехали осмотреть дом Хендерсона, меня отправили поговорить с Луизой Уиттакер о ее стычке с Линой накануне исчезновения девушки.

Дверь, как всегда, открыл Джош. И, как всегда, увидев меня, сразу встревожился.

– Что случилось? – спросил он. – Вы нашли Лину?

Я покачала головой:

– Еще нет. Но не волнуйся…

Он отвернулся, сгорбившись. Я прошла за ним в дом. На последней ступеньке он обернулся:

– Она сбежала из-за мамы?

– С чего ты взял, Джош?

– Мама ее расстроила, – объяснил он, поморщившись. – Теперь, когда Нел больше нет, она во всем винит Лину. Но это глупо. Я виноват не меньше нее, а она обвиняет во всем только ее. А теперь Лины тоже нет. – Его голос стал выше. – Она пропала!

– С кем ты там разговариваешь, Джош? – послышался сверху голос Луизы.

Джош промолчал, поэтому ответить пришлось мне:

– Это я, миссис Уиттакер. Сержант уголовной полиции Морган. Можно войти?

На Луизе был старый серый спортивный костюм. Волосы зачесаны назад, лицо бледное.

– Он злится на меня, – сказала она вместо приветствия. – Винит меня в том, что она сбежала. Считает, что это из-за меня.

Я прошла за ней по лестнице.

– Он винит меня, я виню Нел, я виню Лину, и снова все по кругу.

Я остановилась в дверях спальни. В комнате было почти пусто – белье с кровати снято, шкафы опустели. На бледно-сиреневых стенах – следы клея. Луиза устало улыбнулась.

– Вы можете войти. Я почти закончила.

Она опустилась на колени и продолжила укладывать в коробки книги, от чего ее отвлек мой приход. Я присела рядом, чтобы помочь, но не успела взять первую книгу, как Луиза решительно остановила меня:

– Не надо, спасибо, я хочу все сделать сама.

Я поднялась.

– Не обижайтесь, я просто не хочу, чтобы к ее вещам прикасались чужие руки. Глупо, правда? – спросила она, поднимая на меня глаза. – Мне хочется, чтобы их больше никто не трогал. Чтобы осталось что-то от нее на обложках книг, на постельном белье, на расческе… – Она запнулась и сделала глубокий вдох. – Похоже, я никак не могу справиться. Продолжить жить дальше…

– В этом нет ничего удивительного, – мягко сказала я. – Прошло…