Парус любви - Лори Макбейн

– Что им надо от нас? – спросила Сабрина.

Люсьен нагнулся и поднял с пола дочь, ползавшую вокруг его обутых в сапоги ног. Ласково пригладив ее золотистые волосы, он запечатлел нежный поцелуй на ее маленьком вздернутом носике. Пока ее крошечные ручки играли брелком от часов, Люсьен посмотрел через голову дочери в вопрошающие глаза Сабрины.

– Я думаю, что далее мы получим требование выкупа. Какая еще причина могла быть для похищения нашей дочери? Мы должны будем выкупить ее, Рина. Ты знаешь, что я готов отдать даже Камарей, только бы ее вернуть, – негромко сказал Люсьен. С негаснущим пламенем в глазах он обдумывал, как отомстит тем, кто осмелился посягнуть на то, что принадлежит ему. А всякий, знакомый с характером герцога, знал, что он не бросает угроз на ветер. Рано или поздно он утолит жажду мести, пусть не завтра, пусть не на следующей неделе, но судный день для похитителей его дочери непременно настанет.

Только тут Люсьен заметил стоящих у дверей сыновей. Лицо Робина было все в слезах, и, чтобы приглушить всхлипывания, он прятал голову на плече у брата, ласково обнимая его рукой. Фрэнсис смотрел прямо в глаза отцу, и тот сделал поразительное открытие, что его старший сын стал взрослым мужчиной. Они не обменялись ни словом, по в глубине души знали, что обещают друг другу вернуть то, что у них похищено.

Сабрина, герцогиня Камарейская, смотрела на окружающий пейзаж: затопленные отдаленные сады и лужайки. Это Камарей, ее дом. Затем повернулась и пристально поглядела на Люсьена и детей. Вот они, ее любимые, ее семья. Но где-то, вне ее досягаемости, лишенная ласки и утешения, находится ее дочь, милая, добрая Ри Клэр, которая, вполне возможно, сейчас ощущает ужас и отчаяние. Вполне также возможно, что она промерзла наскврзь, голодна, в то время как она, герцогиня, сидит здесь в безопасности перед теплым огнем, в кругу своей семьи. Эта мысль наполнила ее растущим отвращением к себе. Ощущение своей беспомощности вызвало у Сабрины громкий стон; она прижалась лицом к мягкой золотистой головке Эндрю, не смея даже размышлять о судьбе своей перворожденной дочери – Ри Клэр.

С наступлением темноты уже готовое отшвартоваться и отплыть в колонии торговое судно «Лондонская леди» приняло на свой борт последнего пассажира. Никто не провожал этого пассажира, стоя на пристани, никто не пожелал ему счастливого плавания и благополучного возвращения. Пассажира висели на судно, как бочонок вина. Его прибытие отнюдь не приветствовали фанфарами; если и слышались какие-нибудь радостные звуки, то только песни и смех пирующих в ближайшей таверне матросов На борту «Лондонской леди» пассажиру, или, может быть, пора уже уточнить, пассажирке, был отведен темный, сырой угол, где смешалось невероятное множество запахов, среди которых преобладали запахи трюмной воды, смолы и краски. Но был и еще один запах, который захлестывал все судно. Запах куда более сильный, почти физически ощутимый – запах страха.

Проходят дни, неся в извечной смене .

То торжество побед, то боль падений.

Роберт Саутуэм

На белом лепном потолке и красных стенах, выложенных в характерном для Помпеи стиле, играли смутные золотистые отблески огня. Тускло поблескивали отделанные вишневым деревом часы, с монотонной регулярностью отсчитывающие минуту за минутой. Вощеный паркет твердого дерева был застлан восточным ковром; его яркие цвета перекликались с сапфирово-синн-ми бархатными шторами, висящими на высоких окнах, и роскошной алой камчатной обшивкой кресла в стиле времен Вильгельма III и Марии, что стояло перед камином.

Об окно, роняя дождевые капли, скреблась голая, без единого листка ветка, В кресле перед камином, положив сапоги на медную подставку для дров, сидел человек; он то и дело поглядывал на эту ветку. На коленях у него мирно дремал рыжий полосатый кот. Человек попробовал устроиться поудобнее и сильно поморщился, ощутиз, как болезненно откликнулись на это движение сломанные ребра.

Прищурив светло-серые глаза, Данте Лейтон посмотрел на барометр, висящий на стене в изящном ящичке из красного и тюльпанного дерева. Впрочем, и без барометра было ясно, что давление падает и на Чарлз-Таун надвигается буря. Он видел сполохи молний в преждевременно потемневшем небе, слышал грохот грома, на который сочувственно откликался своим позвякиванисм хрустальный канделябр над его головой.

Данте сделал большой глоток бренди, надеясь, что это облегчит тупую боль в ребрах и поможет скоротать бессчетные часы вынужденного безделья, последовавшего за несчастным случаем. Он посмотрел на ломберный столик орехового дерева, по углам которого стояли четыре шандала с высокими свечами: как только мрак наполнит комнату, эти свечи зажгут. К тому времени, когда будет сдана последняя карта, их уже много раз поменяют. А задолго до того Кёрби отдернет тяжелые шторы, впуская в окно первые проблески рассвета. Карточная игра очень способствует выздоровлению, с легкой улыбкой подумал Данте, вспомнив, как ему везло в последнее время – к вящему неудовольствию партнеров.

Данте откинул голову на мягкий подголовник, думая о той беде, которая поставила под угрозу само существование «Морского дракона» и его команды. Все произошло по воле случая, ибо он несметное число раз плавал на «Морском драконе» между Чарлз-Тауном и Вест-Индскими островами. За это время у него не разбилось ни одной бочки с мелассой, не расплескалось ни одного кубка с вином. К югу от города Саванны неожиданный сильнейший шквал едва не опрокинул «Морского дракона». Снасти и паруса оказались порванными, одна мачта – сломана, и все же корабль сумел доплыть до порта, прежде чем его настиг другой, следовавший за ним по пятам шторм. Последняя часть плавания далась Данте тяжело: оторвавшаяся нижняя кромка паруса с зашитым в ней тросом подхватила капитана и, словно щепку, швырнула его вдоль борта на ют. Его счастье, что он отделался несколькими сломанными ребрами и вывихнутой лодыжкой, ибо крюк на самом конце паруса вполне мог снести ему голову.

Пострадал не только он, но и еще несколько членов экипажа, в частности сломал себе руку Барнаби Кларкс, штурвальный, который как раз в это время нес вахту. Вырвавшийся штурвал своей рукояткой переломил ему кость надвое. Сеймус Фицсиммонс был сбит с ног упавшим на него куском перекладины; его помощники утверждали, что от удара о его могучий череп перекладина раскололась. Аластер Марлоу был даже смущен, что вышел из этой передряги со сломанным мизинцем.

Пока пострадавшие лечились, «Морской дракон» стоял в доке, где ему поставили новую мачту и оснастку. Через месяц судно снова сможет выйти в море и с первым же рейсом, с попутным ветром, отправится в Вест-Индию.

Размышляя о злополучном шквале, Данте подумал, не означает ли это, что отныне удача ему изменит. В сломанных ребрах он усматривал и некое благословение, ибо это был веский повод отклонять в изобилии сыпавшиеся на него приглашения. Своей неожиданной популярностью он был обязан некой молодой женщине, которая, вернувшись из Лондона, раззвонила своим длинным языком половине жителей Чарлз-Тауна о тамошних своих приключениях, а заодно и о том, что канитан Данте Лейтон является титулованным аристократом, маркизом Джакоби. Странно, а если вдуматься, пожалуй, и не так странно, что титул так много значит в чьих-то глазах. «А ведь я, – скривив губы в циничной усмешке, думал Данте, – остался тем же человеком, который пользовался не слишком хорошей репутацией среди добропорядочных горожан». Его даже не считали раньше достойным здороваться с их целомудренными дочерьми.