Жизнь: вид сбоку - Александр Староверов

Дед ушел к себе в кабинет и через минуту вернулся, неся в руках не книгу, а кипу напечатанных на машинке листов. Буквы были бледные и синие, явно не первый экземпляр, третий или четвертый под копирку, но разобрать можно. На заглавной странице еле виднелось имя автора и название: Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ.

Нет, я, конечно, знал. Что-то читал, где-то слышал, учителя в школе кое-что говорили аккуратно. В любимые мною фильмы про войну просачивалось. Даже по телевизору пару раз мельком упоминали допущенные перегибы. Дед опять-таки Сталина иначе как упырем усатым не величал. Я знал…

Если бы пожил подольше добрый дедушка Ленин, все сложилось бы по-другому. Ленин, он добрый, он ходоков чаем поил, детей любил очень и, вообще, счастья желал всему человечеству. Вот и обожаемый мною английский писатель Герберт Уэллс был от него в восхищении. Кремлевский мечтатель. Уэллс врать бы не стал. Это Сталин все напортил: обманом и хитростью захватил власть, сгноил верных ленинцев в лубянских подвалах и лагерях, чуть не угробил светлую и справедливую коммунистическую идею. Но не угробил, сильнее идея оказалась отдельного, пускай и очень плохого человека. Выжили верные ленинцы, осудили хитрого грузина и его перегибы, продолжили идти в светлое завтра. Вот и Михаил Сергеевич о социализме с человеческим лицом заговорил, и у самого него лицо человеческое, несмотря на уродливое фиолетовое родимое пятно на лысине.

Я знал… Но то, что было напечатано мутными синими буквами на желтых обветшалых листах, перевернуло мир. Я ошибался во всем. В основе мироздания лежала подлая и стыдная тайна. Уродливым памятником на погосте, страна стояла на костях. Ничего нельзя было исправить! Не Сталин придумал концлагеря, и даже не Гитлер. Добрый дедушка Ленин изобрел. Классовая рознь оказалась ничем не лучше расовой или национальной. Кому фашизм, а кому коммунизм… По всему получалось, надо уходить в подполье, надо организовывать сопротивление, совершать террористические акты, пускать эшелоны под откос, истреблять ментов и чекистов. Любимые мною пионеры-герои так поступали, молодогвардейцы так поступали, отважный рыцарь Ланселот убивал дракона в пьесе у Шварца, Овод сражался, д`Артаньян и три мушкетера насаживали подлецов на острые шпаги, граф Монте-Кристо, капитан Немо, гладиатор Спартак… Все прочитанные до этого дня книги жгли меня изнутри. Мне было стыдно, я дышать не мог… Первое, что я сделал, пошел на кухню и сжег свой пионерский галстук. Он странным образом не сгорел, а оплавился, превратился в бесформенный кусок воняющей пластмассы. «И тут обманули, сволочи», – злорадно думал я, везде находя подтверждения открывшейся мне новой правды. Потом я, не постучавшись, зашел к дедушке в кабинет, швырнул ему на стол перевязанную пачку листов и зло, как бы сейчас сказали, с наездом, спросил:

– Почему раньше не рассказал?

Дед не удивился, разгладил мятые листочки, улыбнулся чему-то про себя и спокойно ответил:

– Так мечту не хотел портить, уж больно хорошая у тебя мечта – стать Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Вот тогда я впервые понял, что означает словосочетание «убийственная ирония». Славик особенно выделил ЦК КПСС, как сверчок, презрительно прострекотал эти две аббревиатуры в одно слово. Цккпсс. И повторил – цккпсс… Что-то хрустнуло у меня, школьника, в горлышке, я бросился к деду на шею и, заливаясь стыдными детскими слезами, прошептал:

– Как же так… как же так… как же так получилось?

Дед с минуту, успокаивая, гладил меня по голове, а потом резко оттолкнул и расстроенно произнес:

– Вот знал, что рано, ну уж больно ты меня взбесил с мечтой своей дурацкой. Ладно, Витя, ты сильно в голову не бери, тем более здесь полправды.

– А где же целая? – шокированно спросил я. Мир, сделав кульбит, снова перевернулся. Уж если в этих взрывных строчках нет правды, то ее, может, и вообще не существует. Страшно.

– А вот это мы с тобой сейчас выясним. Только ты сам думай. Ты, Вить, вообще ничего на веру не бери, даже мои слова. Александр Исаевич верно подметил: «Не верь, не бойся, не проси». Вот мы с «не верь» и начнем, с азов, так сказать. Тебе ничего странным в этой книге не показалось? Ты спрашивай, не стесняйся, я тебе отвечу, но только если сам спросишь.

Мы проговорили с дедушкой больше пяти часов. Прошлись по всем уязвимым точкам всемирно известной книги. Славик заставлял меня думать. Сначала получалось плохо, я цеплялся к малозначительным фактам и подробностям, а потом ничего, пошло дело. В конце разговора мы вырулили на очень интересную тему. Как же так получилось, что великий, тихий и скромный русский народ-богоносец оказался под вонючей и хромой пятой полуграмотного грузина? Нет, жертвы, конечно, невинные, и жалко их всех очень, но все-таки народ же большой, сотни миллионов, и кучка каких-то негодяев сумела его обвести вокруг пальца, подмять под себя. Непонятно.

– А сам как думаешь? – спросил меня Славик. Прежде чем высказать свое мнение, он всегда давал мне возможность проявить себя. Более того, не проявив себя, слова от него невозможно было добиться. Я ответил:

– Александр Исаевич дает ответ и на этот вопрос. Не русской была эта кучка негодяев. Вот в чем проблема. Сам Сталин – грузин, латышей много, венгров, но больше всего евреев. В первом Совнаркоме почти все, и ГУЛАГ они создавали. Мне как раз с евреями и непонятно. Муся ведь тоже еврейка, но совсем она на злодея не похожа. Может быть, она исключение? Неужели правда евреи во всем виноваты?

– Конечно, виноваты, – совершенно серьезно ответил дед. – Виноваты евреи, и русские виноваты, и украинцы, и армяне, и таджики, и вообще все люди. Люди, Витя, виноваты, в людях это сидит. Вот она где целая правда. Дерьма много в людях, и находится оно неглубоко, и вытащить его элементарно. Гораздо проще, чем нектар, который тоже присутствует, но запрятан много дальше. Только пальцем помани, и попрет говнище. Если бы я войну не прошел, русофобом бы стал, ей-богу. Подумал бы, что это в одних русских мерзости так много. Но я прошел, я немцев видел. Культурные люди вроде бы, в бытовом плане намного культурнее русских, а поманила их мизинчиком своя кучка ублюдков, и пошли они за ними как миленькие, в зверей натуральных превратились. И заметь, евреев там не было, ни одного. Чистый эксперимент, сплошные арийцы. Значит, не в национальностях дело. В людях, все в людях. И еще запомни: государство может быть национальным, империя – никогда. По крайней мере, успешная империя. Поэтому у Гитлера и не получилось, а у Сталина получилось. Примеров десятки. От Римской империи до русско-советской, я уж не говорю об Америке – классика жанра. Даже Чингисхан, объединивший сотни племен, отличался веротерпимостью, поэтому на Руси и христианство при Орде сохранилось. Александр Исаевич этого не понимает, как и почти любой антикоммунист. Анти– это вообще поганая идеология, и не идеология вовсе. На анти– далеко не уедешь, хоть на антикоммунизме, хоть на антифашизме, хоть на антисемитизме. Позитив нужен, не против, а за, тогда получится. Из людей людей вытаскивать нужно научиться. Красивыми, простыми словами этого не добьешься, скорее, наоборот, просто только черти выскакивают. Труд, ответственность, свобода, но это сложно все. Капитализм лучше социализма не потому что милосердней. Социализм милосердней. Капитализм лучше потому, что чертей, вроде эгоизма, жадности и страха, приручил, на службу человеку поставил. Ответственный – от страха, трудолюбивый – от жадности, свободный – из-за эгоизма. А потом люди привыкают, и наслаждение в свободном труде на себя находят, и ответственность друг перед другом постепенно появляется, и черти проваливаются, куда им и положено, в преисподнюю. Сложно все, Витька, неоднозначно. А просто все у упырей: «Ты хороший, тебя обидели, недодали буржуи, евреи, блондины, брюнеты, высокие или низкие. Несправедливо. Иди, возьми, отними то, что тебе принадлежит по праву». Идут, отнимают, смеются счастливо, а потом сами не замечают, как оказываются в Освенциме или ГУЛАГе. И что самое забавное, опять у них не они виноваты. Найдется какой-нибудь ушлый упырь, объяснит: «Вы в Освенцим и ГУЛАГ пришли, – скажет, – потому что вас туда завели. Буржуи, евреи, американцы, блондины, брюнеты, высокие или низкие. А вы-то хорошие…» И снова здорово, поехали на сто первый круг, до бесконечности. В людях, Витя, все в людях. И пока люди этого не поймут, ничего не изменится.