Экстаз - Николь Джордан

Рейвен ненадолго задумалась.

— Слишком туманные предположения, — сказала она через некоторое время, — чтобы делать из них выводы о таком страшном деле, как убийство.

— Обвинения, насколько я знаю, родились и получили распространение из семьи дяди Уильяма, только они ничего не смогли доказать. А еще они озлились на Келла за то, что он не захотел вернуться к ним в Англию и иметь с ними дело. Он не стал брать у них денег и сам добывал средства на пропитание для себя и для Шона. И вообще отказался от наследства, от своей части. Все, что вы здесь видите, — этот дом и то, что внутри, — он заработал сам. Но конечно, не сразу.

Рейвен подумала: если сравнивать детство и юность Келла с ее собственными, то надо признать, что при всех тяготах, какие она испытала, ее жизнь была намного легче, чем у Келла. И потом, его привязанность к брату, каким бы ни был этот брат, его постоянная забота о нем не могли не вызывать уважения.

Дальнейший разговор был прерван появлением мальчика лет десяти, который не очень уверенно нес поднос с чайными принадлежностями. За мальчиком следовал пожилой дворецкий с чайником в руках.

Под его строгим взглядом мальчик снял с подноса и расставил блюдца и чашки и затем уставился на своего сопровождающего, ища в его глазах одобрение. В полной мере он его получил от Эммы, которая ласково сказала:

— Спасибо, Нейт. Очень ловко у тебя все это получилось.

— Угу, мам. Благодарен вами, — со страшным уличным акцентом произнес мальчик.

Говорил он хрипло, каким-то недетским голосом, был неимоверно худ, лицо напряженное, покрытое шрамами, как от ожогов, руки со сморщенной кожей, тоже будто обоженные. Рейвен не могла без жалости смотреть на него.

Когда мальчик и дворецкий ушли, Эмма начала разливать чай и, увидев вопрос в глазах Рейвен, сказала:

— Этот мальчик еще неделю назад был помощником трубочиста. Келл где-то столкнулся с ним и его хозяином, когда тот нещадно бил ребенка. Он почти насильно отобрал его, заплатив какие-то отступные.

Рейвен что-то слышала об этих несчастных исхудавших детях, которых бедняки родители отдавали за гроши трубочистам. Те обращались с ними по большей части хуже, чем с рабами. Они должны были залезать в узкие, недоступные для взрослых дымоходы и чистить их, зачастую обжигаясь и почти задыхаясь. Нередко такая работа кончалась смертью худосочных помощников.

— Да, несчастный ребенок, — подтвердила Эмма мысли Рейвен. — Вы думаете о том, что с ним будет дальше? Когда заживут его раны и ожоги и он немного придет в себя, Келл отправит его в детский приют для сирот, которому он помогает деньгами.

— Келл этим занимается?

Рейвен меньше всего могла представить Келла в роли спасителя детей. Хотя, собственно, разве он не делал то же самое в отношении собственного брата?

Эмма улыбнулась.

— Я тоже не думала, что он этим займется. А Нейт уже тринадцатый по счету уличный мальчишка, которого Келл определяет туда. Чертова дюжина! На его деньги их всех кормят, одевают, учат… не знаю, что еще.

— Как это прекрасно! — искренне вырвалось у Рейвен.

Видимо, собеседнице понравилась ее искренность, потому что она сказала:

— Признаюсь вам, что тоже в какой-то степени обязана Келлу своим спасением… из очень сложной ситуации, в которую я попала… у моего прежнего покровителя.

Первая мысль, возникшая в голове у Рейвен после этого чистосердечного признания, была: «И меня ведь он тоже спас — как этих мальчиков, как Эмму…» Вторая мысль была менее приятной — подумалось, что теплота и, как ей показалось, даже нежность в голосе Эммы Уолш свидетельствуют не только о ее благодарности Келлу, но и о более глубоких чувствах…

— Похоже, спасать людей стало у него привычкой.

Рейвен произнесла эти слова с легкой горечью и чуть заметной иронией, но, похоже, Эмма не почувствовала ни того ни другого.

— Да, — согласилась она, — он выглядит порой весьма суровым, резким, даже невнимательным, а на самом деле, можете мне поверить, готов всегда помочь несчастным и обиженным.

Опять в ее голосе Рейвен уловила нежность, если не любовь. Опять ощутила легкий укол… Ревности? Зависти?.. Вновь подумала, что Эмма, наверное, любовница Келла. Уже давно… И знает его и о нем куда больше, чем Рейвен. Она явно старше Келла, эта ухоженная красивая женщина, ей, наверное, не меньше сорока, но что с того… Зато она наверняка знает все о любви. Чему Келл собирался учить Рейвен…

Однако, невзирая на легкую ревность (или зависть?), Рейвен испытывала симпатию к этой женщине, ей нравились ее выдержка, искренность и прямодушие. Так, наверное, не должна относиться любовница к жене своего возлюбленного. К той, что так внезапно вмешалась в ее жизнь. Хотя скорее всего Эмма знает, что Рейвен для нее и не соперница вовсе — она всего-навсего одна из тех, кому Келл по свойственной ему привычке делать добро пришел на помощь. Одна из чертовой дюжины несчастных мальчишек, которых он спас.

Расположение Рейвен к Эмме Уолш еще более возросло, когда после чая та провела, как и обещала, ее по клубу и показала ряд комнат, предназначенных для игр, тщательно избегая при этом заходить в те места, которые могли напомнить Рейвен о ее первом, страшном знакомстве с этим домом.

В одной из комнат, украшенной красивыми панелями, стояли столы для игры в кости. Рейвен вспомнила, как когда-то, в те далекие дни, после занятий с матерью, с учителями О'Малли развлекал ее разного рода играми. В том числе и игрой в кости. Показывал, как их надо бросать, рассказывал о маленьких хитростях. Она знала, что вообще-то это азартная мужекая игра, в которой нужно уметь не только кидать кубики из слоновой кости с нарисованными на боках цифрами, но и делать какие-то ставки, биться об заклад.

Однако она никогда не видела такие большие, овальной формы столы, покрытые зеленым сукном, как для бильярда, с прочерченными поверху желтыми линиями, единичными и двойными. По длинным сторонам стола были какие-то ящички, углубления, лежали маленькие лопатки. И стояли стулья для игроков.

— Вот сюда кладут кости, — охотно объясняла Эмма. — Сюда — фишки, заменяющие деньги. А лопатками их сгребают… Как начинается игра? Первый игрок заказывает количество очков и бросает кости. Это называется «мейн». А еще — «шанс». Потом следующий…

Она внезапно замолчала и с испугом уставилась на дверь, откуда послышался голос:

— Если не трудно, объясните, пожалуйста, что вы делаете в зале для игр?

Голос был недовольный и принадлежал Келлу. Рейвен испытала смешанные чувства: приятное волнение, легкий испуг, словно нашкодивший ребенок, и недовольство собой за оба эти ощущения.

За них обеих ответила Эмма:

— Я показываю Рейвен дом.

— Благодарю вас за труды, — язвительно произнес Келл, — но не могли бы вы оставить нас на некоторое время?

Какое-то мгновение казалось, что Эмма сейчас обидится и начнет возражать, но этого не произошло. Она молча удалилась, улыбнувшись Рейвен с видом заговорщицы.