Илья Муромец и Сила небесная - Юрий Лигун

– Наша царя велела ерлык дать ваша князя, – сказал Крючок, как его уже окрестил Бова.

С этими словами Крючок всучил Бове свиток и быстро засеменил назад к своим. Теперь он шёл по направлению острых кольев, поэтому зацепиться не боялся.

* * *

Когда князь прочёл ярлык, в нём смешались два чувства: облегчение и тревога. Чувства боролись между собой, поэтому князь то хмурил брови, то едва заметно улыбался.

– Нас вызывают на единоборство, – наконец сказал он. – Если их бахадур проиграет нашему богатырю, Калин обещает уйти.

– А ежели выиграет? – спросил Добрыня.

– Ежели выиграет, мы должны будем на два дня отдать кочевникам Киев, а потом каждый месяц платить дань, которую они назначат.

– Стало быть, мы можем выбирать только между победой и смертью. Я готов!

– Нет, Добрыня Никитич, тебя я не пущу. Ты мне здесь нужен. Ведь, если будет война, кто-то должен командовать. А лучше тебя я никого не знаю.

– Князь, война будет в любом случае. Ни за что не поверю, что собрав такое войско, Калин отступит. И не разумею, зачем ему нужен поединок. Никак, измыслил супостат какой-то хитрый изворот. Как думаешь?

Ответить Владимир не успел, потому что в безоблачном небе зарокотал гром. Не сговариваясь, князь и воевода выскочили во двор и бросились к крепостной стене. Там на сторожевой башне стоял опечаленный Алёша и виновато теребил лук.

– Что случилось? – спросил князь.

– Да вот целил в царя, когда он из ставки вышел, а попал в того, что рядом стоял. Наверное, важного звания. Вона как орут!

Поднявшись на стену, Владимир и Добрыня увидели, что войско до горизонта сверкает серебром. Это кочевники подняли над головами клинки, в которых играло солнце. Они что-то кричали и, судя по устрашающему рокоту, это были крики угрозы.

Илья тоже стоял на стене и, не отрываясь, смотрел вперёд. За свою короткую ходячую жизнь, он уже сражался с викингами и разбойниками, но безбрежная конная армия не шла с ними ни в какое сравнение! Кочевое войско было похоже на море, уходящее за горизонт, потому что так же шумело и волновалось.

Через некоторое время из моря вынырнул всё тот же всадник и устремился к городским воротам. На этот раз он не стал продираться сквозь частокол, а прямо из седла пустил стрелу, которая, едва перелетев ограду, плюхнулась князю под ноги. Это был очень хороший выстрел, потому что стрела пролетела ни много, ни мало, а ровно столько, сколько надо. К тому же она летела не одна, а с новым ярлыком.

* * *

Прочитав послание, князь помрачнел.

– Калин пишет, что стрела угодила в глаз его любимому зятю Сартаку. И теперь неизвестно, протянет ли тот до вечера. Царь требует, чтобы я выдал обидчика. Видать, хочет усладить Сартака смертными пытками. Если мы откажемся, он вырежет всех мужчин Киева, включая младенцев, а женщин продаст в рабство.

– Врёт! – выдохнул Алёша.

– Нет, не врёт. Калин сделает это, если не сегодня, так завтра, да хоть через год, но сделает! Ему спешить некуда: еды в лесах и полях хватает, а воды – полный Днепр…

– Да-а… наделал ты делов, Алёша, – укоризненно покачал головой воевода. – Разозлил татарву до лютости. Попробуй теперь уйми.

– Прости, Добрыня, прости, князь. Я ж думал в Калина попаду…

– Опять тебя твоя удаль подвела, – сердито сказал князь. – Хороша кашка да мала чашка: удаль без головы недорого стоит.

– Если я виновен, то отпусти меня к Калину. Пусть убивают, зато и я с собой кой-кого прихвачу.

– А у меня другое предложение есть, – вмешался в разговор Илья. – Дай мне, князь, знамя – хоругвь белую.

– Это ещё зачем?

– Затем, князь, что, я послом твоим прикинусь, за Алёшу поторгуюсь, а сам пока всё выведаю, да высмотрю, может, и слабину какую найду.

– Нет у них слабины, – пробурчал Добрыня.

– Есть! И эта слабина – сила Калина-царя, на которой всё войско держится, – возразил Владимир, знавший толк в государственном управлении. – Если его убрать, то мирзы за власть вмиг перегрызутся и тогда сладить с ними будет проще. Только вряд ли тебя к царю ближе, чем на три косых сажени, подпустят.

– Прорвёмся! Хоть их и больше, только кто им помогает? Трава степная да ветер. А наш Помощник в вышних обретается, и сила у Него Небесная. Так что живы будем – не помрём! А что на три косых сажени и восьми шагов мало – не беда! Тем паче я ж не шагать буду, а летать…

– Ну, тогда лети, Илья ясным соколом, а мы за тебя в Десятинной церкви молебен отслужим, – простосердечно сказал князь и обнял богатыря, чтобы скрыть печаль.

Знал, знал Владимир, что идёт Муромец на верную гибель. Знал, но верил, что Бог не оставит город, благословлённый первым учеником Христа – Андреем Первозванным!

Вооружившись белой хоругвью на толстой палке-шелыге, которой, в случае дипломатической неудачи, можно и без всякой дипломатии по затылку огреть, Илья выехал за городские ворота. Миновав вал, он увидел плоды своей работы: землю, ощетинившуюся пятью рядами острых кольев. Только разве ж для Бурушки это препятствие! Он преодолел его в один скок и сразу очутился перед вражескими палатками. Вернее даже не перед, а, скорее, под ними, потому что угодил в глубокий трёхсаженный подкоп, укрытый шкурами и присыпанный сверху землёй.

Его соорудили кочевники прямо напротив ставки Калина, чтобы обезопасить своего владыку на случай внезапного нападения киевлян. Вырыли ночью, поэтому княжеские наблюдатели ничего не заметили.

* * *

Говорят, что конвейер придумал основатель автомобильной промышленности Генри Форд. Чепуха! Конвейер придумали печенеги, хотя и слова-то такого не знали.

Дело в том, что передняя линия степняков никогда не сражалась более пяти минут, ибо за это время даже самый могучий боец полностью выдыхался. Поэтому по команде сигнальщиков, которые пели военную песню, равную времени исхода сил, первая линия мгновенно уступала место второй. Затем третьей, затем четвёртой… и далее, по кругу. Сложно, конечно, зато этот живой конвейер позволял кочевникам всегда вести бой свежими силами.

Используя тот же приём, они выкопали глубокую яму со скоростью бульдозера только очень тихого. Шеренга из двадцати человек за три копка наполняла двадцать вёдер, и лопаты тут же перехватывала следующая двадцатка, а первая тем временем рассыпала землю за палатками, чтобы скрыть следы своей работы.

И это удалось, иначе Илья ни за что бы не угодил в ловушку, которая даже для могучего Бурушки оказалась слишком глубокой. После третьей попытки выскочить, Илья спешился и, хлопнув коня по мокрому крупу сказал:

– Давай, Бурушка!

– О-го-го! – встревожено заржал тот, но команде повиновался.

Без всадника он легко выбрался из ямы, к которой уже бежала охрана ставки, и бросился в степь. Ему вслед летели стрелы, да куда им догнать резвого скакуна!