Московская Плоть - Татьяна Ставицкая

Но, несмотря на грозные прогнозы, столица безудержно готовилась к длительным развлечениям, основным содержанием которых по-прежнему оставались елки и застолья. Раскинувшиеся по Москве елочные базары дразнили Растопчина несбыточной мечтой – зажигать Кремлевскую елку. От огорчения Главный Риелтор Первопрестольной по сложившейся традиции зажигал под Новый год что попало: рынок «Пирогово», подворье Зачатьевского монастыря, дом старой постройки в Потаповском переулке, склад завода «Калибр» и по мелочи разное, как то: кухни общепита. Но это уже из баловства и для куражу. Главный Риелтор в изобилии насыщал Москву пиротехникой, потому что новогодние гуляния служили отличной маскировкой расчистки поверхности столицы под строительство целесообразных объектов на месте нецелесообразных.

Дел у всех было невпроворот. Уар, видя, как утекает московская плоть в преддверии праздника на Гоа, пытался блокировать рейсы в аэропортах. Параклисиарх снаряжал в Лондон Петрушку, который мог находиться там автономно, потому что пил своего воссоздателя – художника Эдуарда Галкина, считавшего этого ерника и беспредельщика самым мощным образом, одним из тех, на которых, пожалуй, и держится русская культура. При этом художник, случайно или намеренно, опускал в своем пассаже слово «народная». Так что даже «золотой век» вкупе с «серебряным» не могли тягаться с эстетикой народного любимца и затмить яркий петрушечий образ.

В обязанности носатого резидента входила доставка в Лондон пищевого полония и наблюдения за штаб-квартирой лондонских. С этой целью предполагалось развернуть «Русский балаган» и морочить лондонских сакральными московскими паролями:

«Люблю, красавица, твои беленькие ножки, накрашенные глазки и в ушах сережки», «Соберет мне публика червончиков мешок, а пока нет публики – покушаю снежок», «Молодой Петрушка и старый хрен».

Для обозначения высокого статуса резидента балаган украшался рисованными плакатами на тему его судьбоносных встреч с историческими личностями:

«Ура! Петрушка поздравляет Юрия Гагарина – первого космонавта!»,

«Пришел в гости к Петрушке русский поэт Александр Сергеич Пушкин»,

«Петрушка придумал «черный квадрат» и дразнит Малевича»,

«В гостях у Петрушки!

1) Дворник Землицын

2) Поручик Голицын

3) Приятель императрицын

4) Народный артист Вицын и А.И. Солженицын».

У входа в балаган в котле военно-полевой кухни варился борщ и разливался большой поварешкой в пластиковую одноразовую посуду всем желающим.

А в Голиковском переулке, в запертом деревянном доме с неясным будущим теплилась незримая жизнь. Дом свистел всеми своими щелями, скрипел половицами. В глубине ветхого строения в грязной куртке и непросыхающих сапогах лежал на узкой жесткой лавке, подтянув колени к животу, Передельский и пытался понять, как могло произойти с ним ТАКОЕ. Он пока не очень хорошо понимал, какое именно, но обреченно догадывался, что – нехорошее и, скорее всего, необратимое.

Всего лишь несколько дней назад он еще полон был надежд и желаний. Теперь же ясно сознавал, что жизнь доселе осыпала его подарками. В ней была интересная работа, красивые девушки, вкусная еда и радужные перспективы. А теперь брезжило только темное и страшное. Но, с другой стороны, этот чертов архив и был частью его работы. А хозяйка квартиры – тоже красивой девушкой… И подруга ее… Но что-то кардинальным образом переменилось, словно он попал в зазеркалье. Ах, если б можно было прокрутить эту пленку назад! Он бы никуда-никуда больше не лез! Он писал бы самозабвенно любую «джинсу», или вообще ну ее, эту журналистику! Работал бы испытателем бумажных пакетов или порционистом лао-ча второго разряда, да и жил себе припеваючи. Ходил бы на каток, в доступные кафе и, может, как знать, завел бы семью…

Передельский пошарил вокруг себя в поисках рюкзака, чтобы подложить его под голову, но вспомнил, что оставил его в квартире той жуткой девицы в ходе своей экстренной эвакуации. Но, может быть, еще можно все поправить? Ему бы только дотянуть до аукциона, а там… получив деньги, бежать из Москвы. Если она отпустит. Передельский внезапно почувствовал, что Москва каким-то непостижимым образом спеленала его. Подключила USB-пуповиной к своему зубастому красно-белому дородному туловищу, к своей теплой плоти и собирается выносить его и выкормить. Для чего? Ответ возник сам собой и потряс Передельского своей очевидностью: чтобы сожрать. Перемолоть его нежное тельце своими зубцами и…

Посторонний звук сбил его с мысли и заставил прислушаться. Это был звук чужого. Сначала Передельскому показалось, что за стенкой кто-то скребется. Может, мыши? Он выпростал ухо из капюшона и прислушался. Звук повторился.

Они нашли меня по следам на снегу, пронеслось в голове Передельского, надо было заметать следы. Наломать веток и замести…

Кто-то ковырялся в замке. Наконец входная дверь заскрипела ржавыми петлями. Потянуло морозным воздухом.

– Кто здесь? – в отчаянии закричал Передельский.

Послышались тяжелые шаги.

– Кто-кто… В Караганде! – Передельскому в лицо светил фонарик. Отчетливо запахло бензином. – Сам-то чьих будешь?

Пришелец поставил фонарик на подоконник, канистру на пол, и Передельский мог теперь разглядеть массивную фигуру со связкой ключей на груди. Может, из домоуправления? – подумал он. Донес кто-то из местных…

Меж тем господин, который никак не походил на домоуправа шубой, подбитой соболями, подошел к Передельскому, наклонился над ним так, что стукнул по носу брелоком в виде зажигалки, и взял клиента за кадык. Но не сдавил отчего-то. Затем, убрав руку, произнес удивленно:

– Вот оно как, значит! Прозелит, значит… А что ж это вы тут делаете, милейший? Я ж вас чуть не пожег… Если у вас временные трудности, так на то у нас департамент вспомоществования имеется. Фонды разные. Вы бы обратились. Тут недалече, в Денежном переулке. Должность вам определят. При должности будете, с твердым окладом. Я слышал, нам порционист нужен, хранитель эталонного глотка.

– А? – смысл услышанного уплывал от Передельского в сиреневый туман. – Порционист лао-ча второго разряда?

– Тьфу-ты ну-ты! – сплюнул в сердцах пришелец, забрал свое имущество и ушел, чертыхаясь: – Ну все развалят! Все развалят, чертовы хипстеры! Ни себе ни людям…

Несчастный я человек! Лузер… горемычный… – подумал о себе Передельский с жалостью.

Черный Дедлайн, в недалеком прошлом – журналист Передельский, нетвердой походкой пересекал центр Москвы, устремленной зубьями в закопченное московское небо. Он теперь хорошо видел на крышах эти многочисленные зубы и зубцы, рвущие в клочья мшистые тучи, и понимал их назначение. Под ногами крошилась хрупкая ледяная каша, над широким проспектом возносился белый вонючий выхлоп. Открывшееся у Черного Дедлайна шестое чувство влекло его на Пречистенку, а точнее, в Чертолье. Он пока сам не понимал, что, собственно, будет там делать. Это был какой-то новый зов. Повинуясь внутреннему азимуту, он безошибочно выбирал нужные тропы, петлял, финтил и лавировал, как загнанный заяц, улепетывающий от своры борзых. Он не понимал, что с ним творится, и чувствовал себя час от часу все хуже. Ноги принесли его в переулок Благовещенский, где состоял он охранником при заставе и участвовал в звериных увеселениях Царского Псаренного двора. Потом стал именоваться этот переулок Староваганьковским в память о буйных забавах, из которых звериные потехи были самыми невинными. Рядом находилась Трапезная палата нового Аптекарского двора, изготовлявшего и хранившего под бдительным присмотром Бомелия снадобья и травы для царского двора, а также съестные припасы – вино, водку, мед, соленья. В новые времена переулок переименовали в улицу Маркса и Энгельса, поскольку здесь квартировал Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Забавы изменились, но не по сути. Где-то там, у Трапезной, он рассчитывал найти безопасный приют, но вместо укромного места в доме № 23 обнаружил контору с ядовитым и огнедышащим названием «Криогенмонтаж». Черный Дедлайн оперся рукой о гладкую оштукатуренную поверхность стены Трапезной палаты, отдышался, силясь сложить в голове новую картину мира и найти себе в ней место. Но чувствовал он только голод и нарастающую слабость.