Моя еврейская бабушка - Галия Мавлютова

* * *

В конторе автохозяйства было тепло и уютно, ярко светились круглые лампы на столах служащих, в углу белела дверь с небольшой табличкой: «ПАРТОРГ». Буквы на ней были выведены крупно и жирно, они выделялись на светлом фоне черной тучностью. Как экзотические тараканы. Аркаша вошел в помещение, безмолвно кивнул присутствующим и неспешно направился к двери с вывеской. Его никто не остановил. Аркаша имел вполне презентабельную внешность: высокий, интеллигентный, в очках. Служащие не обратили на посетителя внимания – много разных лиц по партийным делам ходят, все они вполне представительные с виду.

Семеныч сидел за столом и читал газету. По радио передавали утреннюю гимнастику. Рабочий день едва начался. Увидев раннего гостя, Семеныч отложил газету в сторону – мало ли, вдруг это проверка из райкома.

– Доброе утро, – начал посетитель.

– Вы проверяющий? – строгим голосом спросил Семеныч, он действовал по принципу: главное, построже с ними – они сами всего боятся, эти проверяющие.

– Нет, что вы, я по личному, нет, скорее, по служебному делу, – скороговоркой, сбиваясь, зачастил Аркаша и вдруг замолчал, окончательно сбившись.

– По служебному – это не ко мне, это к директору, значит, – обрадовался Семеныч, сбрасывая тяжелый груз ответственности с плеч, – у меня общественные интересы, партийные, а служебные – это не по моей части.

– По вашей, по вашей, – сказал Аркаша и уставился на Семеныча немигающим взглядом. Тот вконец расстроился и с трудом вылез из-за стола, проклиная свою склонность к обжорству – совсем располнел на партийной должности, еле в кабинет вмещается.

– Тогда приступайте, – предложил Семеныч, разминая негнущиеся колени. Артрит, подагра и ревматизм – неразлучные спутницы старого шофера.

– Ваш сотрудник Сырец – наглый преступник, – сказал Аркаша, не глядя на Семеныча, – он сам ездит с левыми грузами, а когда замещает начальника автоколонны, то отправляет в незаконные командировки других водителей, а всю выручку они делят пополам. Если вы меня выдадите ему, я напишу на вас жалобу генеральному секретарю КПСС. Сырец не знает, что я знаю. Он сейчас в рейсе. Если вы не примете меры, вас всех посадят.

На последнем слове Аркаша легко поднялся и так же легко метнулся к двери. Семеныч не успел и слова сказать, как хлопнула дверь, ранний посетитель исчез. Семеныч растерянно оглянулся. Зима. Раннее утро. По радио передают легкую музыку. Утренняя гимнастика закончилась. Семеныч стукнул кулаком по столу. Тихо выругался и покачал головой. Не помогло. Он присел на край стола и схватился за сердце, нажимая на кнопку селекторной связи.

– Наташа, принеси мне валидол и узнай, когда возвращается из рейса Сырец. Да, и еще, принеси мне все накладные за текущий год, – он с облегчением отпустил кнопку.

Руки судорожно пробежались по столу, нашли что-то твердое, осязаемое. Семеныч долго смотрел на предмет, не понимая, что у него в руках, затем догадался – карандаш. С шумным вздохом почесал карандашом густую бровь. Принесли кипу бумаг. Семеныч принялся дотошно изучать накладные, сопоставлял даты и время, выверял номера и тарифы, делал выписки, наконец, нарисовал какую-то таблицу и заметно повеселел. Через полчаса ему принесли из столовой обед. В кабинете вкусно запахло наваристыми кислыми щами.

Через два дня Сырец вернулся из рейса. Он вбежал в контору с подарками. Володя всегда возвращался из рейса с приятными сюрпризами для конторских служащих. Его обожали секретарши и бухгалтерши всех возрастов и поколений, но в этот раз никто не завизжал от восторга, увидев в дверях радостную физиономию Сырца. Он опешил от сухого приема, растерянно поздоровался, неловко растопырив по сторонам охапку пакетов.

– Сырец, зайдите к Семенычу, – сухо сказала Наташа, главная любимица Сырца, – он вас ждет.

– Меня ждет? – удивился Володя, роняя пакеты на пол.

– Вас, – подтвердила Наташа, чем еще больше удивила его – они всегда были на «ты».

Сырец робко постучался в дверь с табличкой. Ему не понравился Наташин тон и общая обстановка в конторе.

– Семеныч, это я! – настороженно произнес Сырец свое привычное приветствие.

– А-а, входи, входи, Сырец, – откликнулся Семеныч нарочито грубым тоном. Сырец запнулся на пороге. Сердце гулко ухнуло и укатилось вниз. Что-то произошло, но что? Что могло произойти за три недолгих дня? Какая-нибудь нелепость, глупость, не иначе.

– Ты вот что, Вован, садись и пиши заявление на увольнение, – сказал Семеныч, подпихивая Сырцу лист бумаги.

– Семеныч, да ты что, я не буду ничего писать, объясни, что случилось? – воскликнул Сырец и оттолкнул руку старика. Листок упал на пол, они бросились поднимать, ударились лбами, разъехались в стороны, затем медленно поднялись с колен, тяжело дыша. Долго смотрели друг на друга.

– Ты мне не мозоль глаза, не мозоль, – пророкотал Семеныч, – сам виноват. БХСС за собой привел. Ты к чему людей приучаешь, к левотне? В тюрьму людей загнать хочешь, сам еще вдоволь не насиделся? Я попросил тебя временно поработать за начальника автоколонны, пока он в отпуске, а ты что там вытворяешь? Я же к тебе всегда по-хорошему относился, по-человечески, а ты сразу за наживой погнался. Мы думали в перспективе тебя рекомендовать на должность начальника автоколонны.

– Семеныч, не я придумал левотню, и не мне ее отменять. Я не имею отношения к ОБХСС. Меня оговорили! Посмотри все накладные, там видно, кто, куда и когда ездил, а у меня все чисто. Я не мог тебя подвести, Семеныч. Зря ты на меня наезжаешь, – сказал Сырец, сжимая в руках шариковую ручку. Послышался хруст. Обломки ручки посыпались на пол. Семеныч подавленно смотрел в окно. За окном ярко светило солнце и тихо падал снег. Золотистые лучи яростно плясали по столешнице и стенам, словно издеваясь над стариком.

– Я верю тебе, Вован, верю, но на тебя поступил сигнал. Может, ты кому-то перешел дорогу. Если ты не уйдешь от нас, тебя сожрут, и ты снова попадешь на нары, – глухим тоскливым голосом сказал Семеныч.

Он не говорил, он почти выл от безысходности, его раздирали в клочья людские противоречия.

– Но почему, Семеныч? – спросил Сырец, заранее зная ответ на свой вопрос. – Сейчас не сталинские времена, они давно закончились.

– Сталинские времена никогда не кончатся, сучонок, – прошипел Семеныч, но Сырец не обиделся, понимая, что старик нарочно наращивает злобу, чтобы после не травить себя угрызениями совести, – они всегда с нами. Сталин в каждом из нас, во мне, в них, даже в тебе. Он живет в нас, а мы в нем. Мы такие же, как он. Тебя сожрут с потрохами потому, что ты еврей. По таким делам сейчас всех жидов берут. По валютным делам, директоров универсамов, всех хозяйственников, слыхал ведь, слыхал?

Сырец отрицательно покачал головой. Он еще не слышал о новом поветрии. Он ничего не нарушал. Он никого не посылал в запретные командировки. Водители колонны ездили куда-то сами, они, бывало, отпрашивались у него, чтобы перевезти левый груз, но он не мог им отказать. Это было их личное время. Сырца не брали «в круг», понимая, что он не так давно вернулся из мест лишения свободы. С его анкетой легко можно было сгореть. И он сгорел! На ровном месте.