Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

Сталин не мог не заметить, что рядом с ним появляется еще один «вождь» и «любимый учитель». И не мог не сделать соответствующих выводов. Впрочем, культ Тито был не единственной причиной, которая привела к неожиданному для всего мира разрыву между Москвой и Белградом в 1948 году.

В начале 1990 года близкий соратник Тито, а потом и его противник Милован Джилас приехал в Москву. В Москве, где Джилас не был уже более сорока лет, полным ходом шла перестройка и его, как всемирно известного критика коммунизма и диссидента, буквально рвали на части. Но мы договорились с Джиласом об интервью еще перед его отъездом из Белграда, и он свое обещание сдержал.

Среди прочего я спросил его: была ли какая-то конкретная причина, которая и привела к разрыву отношений между Москвой и Белградом? Джилас пожал плечами. «Я помню, как переживал Тито, когда все это началось, и было видно, что он искренне не понимает, что происходит. Мы все не понимали. Только Сталин знал, зачем он начал этот конфликт. Причина была у Сталина в голове»[291].

Когда Тито был жив, югославы так объясняли причину этого странного конфликта: югославская революция была самобытной и независимой, так же как и практика строительства социализма под руководством Тито. Этот новый путь к социализму пришел в столкновение со сталинским догматизмом и стремлением Москвы «наказать» Тито за излишнюю самостоятельность. Другими словами, как говорил один американский сенатор, «если Маркс был коммунистическим богом, Ленин — коммунистическим Христом, Сталин — первым коммунистическим папой, то Тито стал коммунистическим Мартином Лютером»[292].

Между тем в этой версии немало слабых мест. Ведь и сам Тито и до конфликта, и в самом его начале не раз подчеркивал, что Югославия строит социализм в соответствии с учением Ленина — Сталина и в соответствии с советским опытом.

В отношениях между Советским Союзом и Югославией в первые послевоенные годы не раз возникали некоторые шероховатости и разногласия. Но казалось, что они благополучно разрешались — в том числе и на встречах с самим Сталиным. Однако существовали проблемы, в которых эти разногласия так и не исчезли окончательно. И потом именно они были соответствующим образом интерпретированы Сталиным и использованы им для развязывания конфликта с Тито. Это — целая группа международных проблем: гражданская война в Греции, отношения Югославии и Албании, вопросы создания федераций стран «народной демократии».

Гражданская война в Греции между партизанами-коммунистами и королевским правительством, которое поддерживали Англия и США, велась со времени освобождения этой страны от немецкой оккупации. И морально, и материально партизанам помогали Албания, Болгария и особенно Югославия. В декабре 1947 года коммунисты образовали Временное демократическое правительство Греции, а его представители выступали по Белградскому радио с обращениями к народу. На югославской территории проводились совещания греческого коммунистического руководства, там также работала радиостанция «Свободная Греция», подчинявшаяся Временному правительству.

И греческое правительство, и Запад считали Тито чуть ли не главным виновником войны. И даже рассматривали варианты ударов по Югославии в том случае, если югославская армия начнет оказывать явную помощь греческим партизанам.

Намерения Запада ставили Сталина перед нелегким выбором: и в случае вмешательства англичан и американцев, и в случае их нападения на Югославию Советскому Союзу тоже пришлось бы вмешиваться в конфликт. Но это грозило большой, возможно, даже ядерной войной в Европе. Так что активность югославов в поддержке своих греческих единомышленников представляла для Москвы дополнительную головную боль. Но далеко не единственную.

Еще больше, чем грекам, югославы помогали Албании. Они первыми признали Временное демократическое правительство Народной Республики Албании, а его глава Энвер Ходжа был награжден в июле 1946 года во время своего первого зарубежного визита (в Белград) орденом Народного Героя Югославии.

Во время переговоров Тито поинтересовался мнением Ходжи об идее объединения Югославии и Албании в федерацию. Это позволило бы, по его мнению, решить многие экономические вопросы, а кроме того, и проблему албанского меньшинства в Югославии. Тито позже говорил, что Ходжа чуть ли не со слезами на глазах просил ускорить процесс создания федерации Югославии и Албании[293]. Понятное дело, албанцы утверждали прямо противоположное: что Тито настаивал на создании федерации, а они сомневались в этой идее.

Ходжа весьма саркастически описал в своих мемуарах прием, который дал Тито в его честь. Вся обстановка свидетельствовала, по его мнению, о моральном разложении югославского руководства уже летом 1946 года. Белый дворец, где проходил прием, был полон гостей в вечерних костюмах, а сам Тито был в парадной маршальской форме и с перстнем на пальце, в котором сверкал большой бриллиант. Именно он, а не албанская делегация, в честь которой и устраивалось это мероприятие, находился, по словам Ходжи, в центре всеобщего внимания, а албанцы чувствовали себя крайне неловко. Правда, Ходжа признавал, что Тито вел себя с ним очень любезно. Пригласив с собой албанцев и советского посла Лаврентьева, Тито увел их из зала в небольшой и также роскошно обставленный грот в парке, где продолжилась уже неформальная беседа, а потом предложил Ходже осмотреть Белый дворец. «Я выдержал и эту последнюю пытку», — патетически замечает Ходжа[294].

Остановимся же более подробно на том, как Тито «пытал» албанского руководителя, и предоставим слово ему самому. «Поднявшись наверх, — вспоминал Ходжа, — мы вошли в окруженную деревянными перилами галерею… Стены были увешаны картинами. Кто из нас был знаком с ними? Никто. Тито, как хозяин, хвастливо рассказывал нам об их авторах, об их художественной и коммерческой ценности. Мы делали вид, будто изумлялись всему этому, а на самом деле думали о нуждах своего народа. Тито открыл одну дверь и вошел внутрь, мы последовали за ним. „Это рабочая комната“, — сказал он. Это была красивая комната с большими окнами, на стенах ее висели картины, в углу стоял рабочий стол со всеми письменными принадлежностями, на столе все было ценное; не было ни одной книги, ни одной тетради. На краю стола — никелированный самолет в миниатюре на красиво никелированной железной подставке; Тито нажал кнопку, и самолет начал вертеться. Это была игрушка! „Ее подарили мне рабочие“, — сказал Тито.

Из рабочей комнаты мы перешли в другую комнату, в которой стояли изящные кресла, большая радиола и вполне модная мебель. „Это передняя, здесь я завтракаю, — сказал Тито. — Радиолу эту подарил мне Готвальд“ (Клемент Готвальд, в то время председатель Центрального комитета КПЧ и президент Чехословакии. — Е. М.). Оттуда он отвел нас в спальню, в которой стояла большая роскошная кровать с кружевным постельным бельем, на ней лежала шелковая пижама; он открыл даже и шкафы, полные костюмов, рубашек и т. д. Не забыл он показать нам также светлую уборную.