Григорий Потемкин - Ольга Игоревна Елисеева

Императрица была недовольна долгами невестки, которой отпускалось на содержание 50 тысяч рублей ежегодно[448], но реальные расходы великой княгини в десять раз превосходили эту сумму. Екатерина никогда не была скупа, но она по личному опыту знала, что подобные суммы тратятся не на булавки, а на подкуп сторонников. Государыня хотела, чтобы Потемкин повлиял на друга Павла, Андрея Разумовского, а тот, в свою очередь, на сына и невестку.

Однако вскоре до Екатерины дошли сведения о связи молодого Разумовского с великой княгиней и о их честолюбивых планах[449]. Информацию подобного характера передавали к своим дворам иностранные дипломаты. Особенную заинтересованность в ней проявил французский посол Дюран[450]. В 1775 году он через Разумовского предложил цесаревичу денежный заем в размере 40 тысяч рублей, узнав о котором, Екатерина сделала сыну серьезный выговор[451].

Франция долгие годы была самым опасным врагом России на международной арене. Год назад, 25 сентября 1774 года, когда шло следствие над Пугачевым, А. Г. Орлов писал Потемкину из Пизы: «Я все подозреваю, и причины имею подозревать, не французы ли сей шутки причина?… Не дурно было бы расспросить его (Пугачева. — О. Е.) о всех обстоятельствах, и нет ли кого при нем из чужестранных? Я только то знаю, что для нашего Отечества великие недоброжелатели — французы»[452]. Русский посол в Париже И. С. Барятинский доносил о неких французах Ламере и Каро из поволжских колонистов, которые, по слухам, являлись эмиссарами Пугачева и пытались завязать контакты с французским правительством[453]. Направляя Барятинского в Париж, Н. И. Панин предупреждал его, что служить ему придется «в таком месте, где концентрируется злоба, ненависть и ревность против империи». «Общая система Франции против нас, — писал Никита Иванович в инструкции, — состоит в том, чтобы… стараться возвратить Россию в прежнее положение державы, действующей не самостоятельно, а в угоду чужим интересам»[454].

В этих условиях сближение Павла с французами выглядело в глазах Екатерины как измена. О деньгах она узнала из перлюстрированного письма Дюрана и немедленно сообщила Потемкину[455]. Послу дали понять, что он в России больше не ко двору. Его сменил маркиз Жак-Габриель Луи де Жюинье.

После скандала с «французскими деньгами» Павлу недвусмысленно намекнули, что если он не прекратит претендовать на большую власть, то может лишиться и той малой, которая у него уже есть. Наследник командовал кирасирами. Потемкин потребовал, чтобы рапорты о состоянии полка предоставлялись не цесаревичу, а лично ему как вице-президенту Военной коллегии[456]. Это вызвало открытое столкновение между ним и великим князем.

Однако их стычки только начинались. Потемкин прекрасно понимал, как опасно усиление сторонников наследника в столичном гарнизоне. Еще до отъезда двора из Петербурга в Москву, не сообщив императрице, он поместил брата великой княгини принца Людвига Гессен-Дармштадтского не в Петербургскую дивизию, а в Лифляндскую. Конечно, такое самоуправство не могло не вскрыться. Императрица была недовольна случившимся. «Вел. Кн. просит, чтоб любезный шурин написан был в С.-Петербургской дивизии, — обращалась она к Григорию Александровичу с явным раздражением. — Я на сие ответствовала, что посмотрю. Мне стыдно было сказать, что не знаю, не ведаю; прежде сего репартиции наперед мне показывали и не выпускали ее, не показав мне; голубчик, я тебе все показываю и не имею от тебя сокровенного; и так, и ты не введи мне в людях в простяки, что со мною люди говорить будут, кто куда написан, а я принуждена буду или казаться людям о своих делах несведущею, или же непопечительною»[457].

Видимо, это был не первый случай самоуправства Потемкина. Со временем, устав от подобного поведения, императрица напишет ему так: «М[уж], пророчество мое сбылось, не уместное употребление приобретенной вами поверхности причиняет мне вред, а вас отдаляет от ваших желаний, и так прошу для бога не пользоваться моей к вам страсти… Ну, хотя единожды послушай меня, хотя бы для того, чтоб я сказать могла, что слушаешься»[458].

Уничтожение Запорожской Сечи

1 марта в Пречистенском дворце Потемкин представил императрице полковника Мартемьяна Бородина и 20 казаков[459]. Яицкий старшина Бородин возглавил казаков, выступивших на стороне правительства во время пугачевщины[460]. Екатерине казаки очень приглянулись, о чем она и сообщила Григорию Александровичу: «Душа милая и безценная, казаки твои, знатно, что хороши, ибо я от них без ума… муж родной»[461].

По мысли Потемкина, личное знакомство Екатерины с яицкими казаками должно было убедить императрицу в том, что при хорошем управлении представители этого сословия готовы служить власти верой и правдой. Отгремевшая пугачевщина показала необходимость серьезных реформ в отношении казачества. Ведь Яик и Дон поставили повстанцам немалое число недовольных, принявших участие в гражданской войне. Между тем в составе империи имелся еще один крупный очаг казачьей вольницы — самый старый и самый «обстрелянный» во множестве столкновений с Турцией.

Во время недавней войны на Юге многие русские офицеры записывались в курени запорожцев, вместе с войсками которых они действовали. Так проще было осуществлять командование воинственной вольницей. Среди таких «новобранцев» был и Потемкин, принявший в 1772 году, по казацкому обычаю, прозвище Грицко Нечеса. Под Силистрией у него под началом действовали запорожцы, молодой генерал всячески старался обласкать старшин и ближе познакомиться с их нравами[462].