Метод инспектора Авраама - Дрор Мишани

Слова Лим пробудили в Аврааме надежду.

– Может, они их и не получали? – предположил он. – Может случиться, что кто-то другой вынул их из ящика, так?

Но коллеги не отреагировали на его слова. На столе Эяля стояла фотография в рамке – его жена и двое маленьких детишек. Рядом с ней лежали письма Зеева Авни, написанные черными чернилами.

– Предлагаю вернуться к прослушке, – сказал Шрапштейн. – У нас теперь достаточно улик, чтобы судебные органы это разрешили.

– А что нам это даст? – спросила Илана.

– Кто ж знает? – Эяль пожал плечами. – Если они не сообщили о письмах, то, возможно, скрывают еще какую-то информацию.

Лим взглянула на Авраама Авраама. Ждала, что он что-нибудь скажет? Потом она попросила прощения и вышла из кабинета, и мужчины остались вдвоем. Сперва Шрапштейн молчал, хотя чувствовалось, что ему не терпится что-то сказать. В конце концов он спросил:

– Тебе кажется, что этот учитель свихнулся?

– У меня не выходит его разгадать, – признался Авраам. – Ни зачем он написал эти письма, да еще от лица Офера, ни тем более почему он пришел рассказать мне о них.

Шрапштейн не смог удержаться:

– А вдруг он и на тебя запал, а?

Авраам вышел выкурить еще сигарету.

Илана вернулась в кабинет следом за ним, и вид у нее снова был боевой:

– О’кей, Эяль, принято решение. Мы с тобой вдвоем едем в окружной суд, потому что я должна получить там разрешение на прослушку, – и сразу же к ней приступаем. Кроме того, мы попросим ордер на арест родителей, но пока еще не будем его использовать. Поглядим, что покажет допрос учителя. Ты, Ави, продолжишь работу с ним. Проверь, в какие именно дни он сунул письма в почтовый ящик, и видел ли он, как отец или мать их вынимают. И пошли Маалюля заглянуть в ящик.

Неожиданно Авраам вспомнил, что Рафаэль и Хана Шараби в обед должны прийти в участок.

– Тогда отмени это, они мне здесь сейчас ни к чему, – сказала Илана. – Мы должны подготовить их допрос по-другому, а ты пока продолжай с учителем.

– Но что с ним делать? – спросил инспектор. – Арестовать его?

Полковник Лим снова посмотрела на Шрапштейна.

– По-моему, нет. Еще нет, – сказал тот. – Он пришел сюда по собственной воле. И пока он не просится, чтобы его отпустили, арестовывать его не стоит. Арест – это адвокат. И все сразу станет известно в его доме. Конечно же, и родителям Офера. Нам не на руку, если они узнают про его арест, разве не так?

Еще нет.

А Зеев Авни все еще ждал в кабинете.

* * *

Разговор с Рафаэлем и Ханой Шараби был самой тяжелой частью этого дня. На домашний телефон они не отвечали. Авраам поймал Рафаэля по мобильнику, наврал ему что-то про совещание, которое затянулось, попросил не приходить в участок и пообещал позвонить и договориться о другой дате.

– У нас никаких новостей нет, – сообщил отец Офера, и голос его при этом не дрожал. – А вы уже получили из лаборатории результаты проверок ранца?

Чтобы не навредить расследованию, Авраам не стал ничего ему рассказывать. «Но как же вы могли скрыть эти письма? И зачем, блин, вы это сделали? – недоумевал он. – Чего вы боитесь? Почему усложняете себе жизнь без всякой на то причины? И как вы могли не рассказать мне о письмах, написанных от лица Офера и сунутых в ваш почтовый ящик, даже если считаете, что это не он их писал?!»

– Результаты еще не получены, – сказал инспектор вслух. – Как только они придут, я вас извещу. Но раньше завтрашнего дня их наверняка не будет.

Чтобы освободить для себя собственный кабинет, Авраам перевел Зеева Авни в пустую следственную камеру и попросил принести ему обед. Сам он тоже поел, ожидая возвращения Шрапштейна и Иланы, как будто в их отсутствие не был способен продолжать допрос. Один раз он зашел в следственную камеру и минуту-другую молча посидел напротив Авни. Учитель заговорил сам:

– Мне очень хочется рассказать вам, почему я написал эти письма от лица Офера. Как возникла эта идея и почему я не подумал, что это такой уж страшный криминал. Вы готовы меня выслушать?

Авраам Авраам вышел из камеры, потому что голос Зеева был ему невыносим, а может, чтобы усилить давление на него. Он еще верил, что тот расколется и признается, что никогда в жизни не посылал этих писем.

Вскоре после обеда Эяль с Иланой вернулись из окружного суда, где с невероятной легкостью получили ордер на арест и разрешение на прослушку.

Эта идея, видимо, родилась во время поездки коллег Авраама в суд или по пути обратно. А может, это было на следующий день, когда каждый из них сидел на участке в своем кабинете и ждал. У кого она возникла, Авраам Авраам не знал. Илана была измотана и право высказать ее предоставила Шрапштейну.

– Идея такова: извести Авни без всякого ареста, – начал рассказывать Эяль. – Запугать его. Больно уж крепким орешком он, по-моему, не выглядит. Если хочешь, сделаем это посменно. Ты посидишь с ним сейчас, а я останусь на ночь. И пусть покукует в следственной камере один-одинешенек. Кроме того, время от времени мы будем разговаривать за дверью камеры, и он услышит, как я говорю: «Уверен, что это он, хватит уже, давайте арестуем его». Нужно, чтобы он запаниковал. И когда дойдет до ручки, намекнем ему, что он поможет и себе, и нам, если начнет с нами сотрудничать.

Авраам Авраам не был уверен, что верно ухватил эту мысль.

– С нами сотрудничать – это как?

– Намекнем ему деликатненько, что готовы простить ему то, в чем он признался, вернем ему его письма и не будем вспоминать все, что он натворил, так как для общественности это не будет важно – если он позвонит родителям Офера и скажет им, что это он написал эти письма и что он знает, где находится Офер.

Инспектор ошеломленно уставился на Илану.

– И что это нам даст?

– Этот его звонок будет записан, так? И если они в течение нескольких часов не сообщат об анонимном звонке от кого-то, кто говорит, что знает, где Офер, то в их аресте дважды сомневаться не придется, – объяснил Эяль.

– Вопрос в том, как вы намекнете ему на такую вещь деликатненько, – заметила Илана, и Шрапштейн улыбнулся:

– Найдем, что сказать. Уверяю тебя, что после ночи в участке, вдали от семьи, с мыслью, что его вот-вот арестуют и он бог знает сколько времени не увидит жену с сыном, он сделает все, что мы велим. Он ведь сказал, что хочет помочь следствию, так? Вот и дадим ему шанс.

Авраам Авраам вспомнил испуг, который он увидел в глазах Авни, когда во время допроса упомянул его жену и ребенка. Неужели учитель и вправду сделает все, о чем его просят? Большинство людей вели себя именно так, как предполагал Шрапштейн.

– А это законно? – спросил Авраам.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Эяль. – И кроме того, думаешь, он пойдет кому-то докладывать?