Наши дети. Азбука семьи - Диана Машкова

– Ой, все! – Даша окинула меня презрительным взглядом. – У тебя самой-то какая цель?

Она уставилась на меня бешеными глазами, но я выдержала ее взгляд.

– Помогать. Рассказывать людям правду.

– О чем?!

– О том, что детский дом не годится для жизни. Что каждый ребенок имеет право на заботливую любящую семью.

– Ха! И что ты для этого делаешь?

– Приняла тебя. Пишу книги. Работаю в фонде. – Я чувствовала, что мои слова звучат жалко, как оправдания. Но все равно не могла остановиться.

– Ха! Меня приняла. Ты бы сначала собственную дочь научилась воспитывать. И книги твои тоже – говно! – Даша брызнула слюной. – Я посмотрела, это полный бред. Ни один идиот такое читать не будет!

Я задохнулась. Бессильная ярость окатила с головы до пят. Даша била точно в цель и заставляла испытывать жуткую боль.

– Немедленно прекрати хамить, – я чувствовала, что вот-вот сорвусь, в голосе опасно звенел металл, – поведение Нэллы не твоего ума дело. А что до книг… Вокруг достаточно людей, которым они нужны.

Еще слово. Еще. Умом я понимала, что взрослые адекватные люди во время адаптации ребенка делят его слова на десять. Но сил на это уже не хватало.

– Зачем только вы меня забрали? – уже кричала Даша. – Здесь еще хуже, чем в тюрьме! Верни меня обратно, я хочу назад, в детский дом!

– И не мечтай!

– Я сказала, верни-и-и-и-и-и-и! – Слезы брызнули из глаз Даши.

– Хват-и-и-и-и-ит! – Я уже тоже кричала изо всех сил, забыв, что Даша Маленькая еще спит. – Уясни себе раз и навсегда: я никогда тебя не верну в детский дом! Я никуда не денусь из твоей жизни! Никогда от тебя не отстану! Ты сама сделала этот выбор!

Даша выскочила за дверь, грохнув ею так, что затряслись стены. Из детской раздался резкий плач Даши Маленькой. Она перепугалась и теперь плакала так, словно наступил конец света. Так, конечно, и было. Снова. В очередной раз.

Со слезами на глазах я бросилась в детскую утешать несчастную маленькую Дашу.

Дети, которым не досталось в младенчестве надежной заботы и любви, в подростковом возрасте выдают самое сложное поведение. Пока не «закроется дыра», в которой без следа исчезают забота, внимание и все прочие усилия взрослых людей, они ничего и никому не смогут дать. Даже самим себе.

Брось, а то уронишь

«Брось, а то уронишь», «брось, а то уронишь». Я повторяла про себя эту фразу как мантру. Понимала, что Даша все время проверяет нас с Денисом на прочность. Старается показать свои худшие стороны до того, как начнет привыкать к новой семье: если решат вернуть, пусть делают это сразу, а не через год или два, когда придется резать уже по живому. Я проговаривала все это про себя бесконечно. Понимание и сами слова успокаивали. Листала в голове события из жизни Даши – с каждым днем узнавала все больше – как книгу, и они объясняли мне поведение приемной дочери. Объясняли, но не могли изменить. Я понимала, что на это уйдет не один год.

Даша по-прежнему была всем недовольна. Кругом «дерьмо», «говно», всюду плохо. Я не могла отделаться от странного чувства: словно забрала Дашу не из детского дома, причем по ее собственному горячему желанию, а украла самым коварным образом из царского дворца. Все было не так и не то – еда, обновки, развлечения. Даже Нэлла, с ее любовью к протестам, порой косилась на сестру в недоумении. Суп Даша принципиально не ела. Воду ни в коем случае не пила. Никакой рыбы, никакой печени и тем более овощей. Какая еще каша?! Не хочу и не буду! Смертельно устав уговаривать и слушать в ответ отповеди про «дерьмо», я договорилась с самой собой по принципу: есть захочет, поест. Самое сложное было перестать беспокоиться о том, что у Даши будет болеть желудок, разовьется язва, пошатнется здоровье на почве неправильного питания.

Если дома было только то, что Даша считала «несъедобным», она запросто ходила голодной и день, и два. Пила молоко, и на этом все. Я знала, что в детстве она переживала периоды, когда еды не было по нескольку дней подряд, и это странным образом не испортило ее желудок, зато приучило к долгому голоданию. Но если в доме появлялось то, что Даша любила, блюдо съедалось с бесконечными добавками и без остатка. Не важно, что семья в итоге этого приступа обжорства останется голодной. До этих мыслей – о других людях – было еще минимум несколько лет. С кровной мамой она так и жила: «то густо, то пусто». Когда отец приносил матери с завода, где работал, колбасу и сосиски, еда была. Даша наедалась впрок. А если холодильник оставался пустым, да еще и мама пропадала бесследно на несколько дней, нужно было продержаться без пищи. Даша это умела.

И в этом поведении не было ее вины, так оказалась устроена ее прежняя жизнь.

Я заметила, что следом за ней и Нэлла, и даже маленькая Даша, начали жадно поглощать то, что у них считалось вкусным. Потому что если сразу не съесть, то через час уже ничего не будет – Даша придет и доест. Она ела до тех пор, пока сковорода не пустела и не оставалась, грязная, стоять на плите. Помыть за собой посуду в голову ребенку по-прежнему не приходило. Первые месяцы я и объясняла, и просила питаться нормально, но все это было бесполезно. «Еда не предаст, – постоянно повторяла она и добавляла: – В отличие от людей». И невозможно было ничего с этим сделать – привычку многих лет жизни не перестроишь за несколько месяцев. Я поняла, что единственный способ выжить самой и не разрушиться – перестать нервничать из-за пищевых нарушений ребенка. От голода Даша не умрет, это уже проверено, а все остальное должно настроиться постепенно, нужно беречь силы и ждать. А иначе, если упорствовать, можно сойти с ума.

Главной моей задачей стало сохранение самой себя в трезвом уме и твердой памяти. Но даже это давалось с большим трудом, отнимало много сил.

Пищевые нарушения – один из самых распространенных признаков неблагополучия ребенка. «Отучить» и «переучить» силой не получится: в питании зашит вопрос жизни и смерти. Можно только терпеливо ждать, когда ребенок сможет перестроиться и поверить: еда, даже самая любимая, не закончится и никуда не пропадет.

Именно с силами у меня снова в период адаптации Даши Большой начались серьезные проблемы – их неоткуда стало брать. Я разрывалась между новой работой в фонде и домом, в котором все теперь было вверх дном. Раньше ежевечерние разговоры с Денисом давали энергию, а благополучные супружеские отношения возвращали к жизни после тяжелого дня. С приходом Даши пропало все – и беседы, и совместные выходы в свет, и даже секс. Мы больше не находили времени друг для друга. Снова, как и много лет назад, начали жить, словно соседи по квартире. Это добивало. Я не хотела возвращаться в те темные времена, мне нужен был муж!

Конечно, во всем происходящем я снова винила только себя. А моя мама, неосознанно пользуясь случаем, подливала масла в огонь.

Впервые серьезно они «схлестнулись» с Дашей первого сентября. Для мамы День знаний – великий профессиональный праздник. В том году она как раз в конце августа приехала к нам погостить на пару дней. По традиции, приготовила праздничный ужин, испекла пирог. И когда Даша вернулась из школы, хорошо поставленным преподавательским голосом изрекла: