Пленник - Кэрин Монк

Внезапно приподнявшись, Женевьева заглянула Хейдону в глаза.

– Я считаю, что ты не виноват, – решительно заявила она. – Ты ничего не мог сделать.

– Ты сама в это не веришь, и я тоже. Я не должен был ее там оставлять. Я должен был схватить ее, посадить в карету и увезти с собой. Я должен был сказать Винсенту, что убью его, если он попытается отнять ее у меня. Я должен был прижать ее к себе и сказать, что теперь никто не обидит ее. Я должен был сделать хоть что-нибудь! А я вместо этого забрался в карету и укатил. Из-за моей тупости и бездействия моя девочка прыгнула в черный пруд и утонула. – Он закончил с мукой в глазах: – Я мог ее спасти, Женевьева. Я мог бы взять ее к себе и никого к ней не подпускать. Но я уехал, и из-за этого она утопилась.

– Ты же не знал, что так случится, – возразила Женевьева. – Хейдон, даже если бы ты забрал ее с собой, Винсент не оставил бы ее у тебя. Он мог бы обратиться к властям, и у тебя отобрали бы девочку. Ведь у тебя не было на нее законных прав. Оставляя ее у Винсента, ты был уверен, что у тебя нет другого выхода.

– У тебя не было законных прав на Джейми, Аннабелл, Саймона и других детей, но ты сумела спасти их, потому что хотела за них бороться, – возразил Хейдон.

Женевьева покачала головой:

– Ты ошибаешься. У меня есть законные права на Джейми, потому что он мой брат…

– Ты не смогла бы это доказать.

– Может, и не могла бы, но все признали, что это правда.

– У тебя не было прав на остальных детей.

– Это совсем другое дело, Хейдон.

– Черт возьми, почему другое?!

– Другое, потому что никто, кроме меня, их брать не хотел, – пояснила Женевьева. – Как ты не понимаешь, Хейдон? Ты не мог забрать Эммалину, потому что Винсент не хотел ее отдавать. Если бы у тебя было больше времени, ты, возможно, нашел бы способ его переубедить. Ты мог бы как-нибудь заставить его отдать девочку. Но у тебя не было времени.

Хейдон отвернулся и уставился в стену.

– Откуда ты мог знать, до какого отчаяния она дошла? – продолжала Женевьева. – Ты даже с ней не разговаривал. А если бы ты знал, что происходило у нее в душе, то ты сделал бы все возможное, чтобы отобрать ее у Винсента.

Хейдон со стоном закрыл глаза.

– Кода я в первый раз тебя увидела, ты был избит почти до бесчувствия. Тебя избили за то, что ты попытался спасти Джека. Ты был не в том состоянии, чтобы драться, но все-таки вступился за мальчика. А ведь не имел никаких обязательств по отношению к Джеку. Он был просто юный воришка, до которого никому не было дела. Но ты не захотел стоять в стороне и смотреть, как над ним издеваются, хотя понимал, что тебя будут бить и, возможно, убьют. А Шарлотта? Когда ее посадили в тюрьму, ты пошел к коменданту Томсону и потребовал, чтобы ее освободили. Ты понимал, что в тюрьме тебя могут узнать, если не по лицу, то по голосу или манерам. Если бы тебя разоблачили, тебя бы схватили и повесили. Но тебя не остановила даже угроза казни. Хейдон, ты бы погиб за девочку, которую знал не больше двух недель.

– Я заботился о Шарлотте, – прохрипел он.

– Я знаю. – Женевьева положила руку ему на плечо. – Хейдон, ты был готов пожертвовать собой, потому что чувствовал: она не сможет выдержать тяготы тюремной жизни. Я знаю, что ты заботился об Эммалине. Если бы у тебя было время, ты бы нашел способ ей помочь. Ты винишь себя за то, что не заботился о ней годами, но пока ты не увидел ее на похоронах, ты был уверен, что она счастлива. А как только понял, что это не так, попытался ей помочь. В тот день тебе не удалось вызволить ее из лап Винсента, но ты бы это сделал, если бы появилась возможность. Тебе просто не хватило времени.

Он по-прежнему лежал, уставившись в стену. Неужели в словах Женевьевы есть хоть крупица правды? Он не решался в это поверить. Но ведь она не покинула его… Она лежала рядом и старалась утешить.

Он вдруг повернулся к ней и рывком усадил себе на грудь. Он больше не хотел думать об Эммалине, Кассандре и прочих несчастьях. Возможно, его скоро схватят, поэтому сейчас следовало сказать то, что он хотел сказать. Следовало сказать самое главное. Взяв ее лицо в ладони, он взглянул ей в глаза и проговорил:

– Женевьева, что бы со мной ни случилось, ты должна знать, что я…

Хейдон умолк, подыскивая нужные слова. Все те сентиментальные фразы, которые он говорил женщинам, сейчас совершенно не подходили, потому что не могли выразить чувства, которые он испытывал к Женевьеве. Послезавтра он ее оставит, а что будет потом, он не знал. Возможно, его поймают. А может, он до конца жизни будет скрываться от закона. Может, он никогда больше не увидит Женевьеву. Чувствуя, что сердце его разрывается от боли, он прошептал:

– Нет ничего такого, чего бы я не сделал для тебя, будь у меня больше времени. Поняла?

Женевьева смотрела ему в глаза, и ей казалось, что она видит его душу. Крепко прижавшись к нему, она поцеловала его в губы, и ее слезы покатились по его смуглым щекам.

– Я приготовила вам перекусить, – сказала Юнис и протянула Хейдону узелок. – Может статься, вы будете долго ехать.

Хейдон смотрел на объемистый сверток; возможно, его содержимым можно было неделю кормить весь дом.

– Спасибо, Юнис.

– Вы же не думаете оставлять здесь этот прекрасный смокинг? – проворчал Оливер, кивнув в сторону гардероба. – Очень хороший костюм.

– Пусть он будет твой, – ответил Хейдон, укладывая узелок в саквояж. – Сомневаюсь, что буду посещать светские собрания.

Оливер хохотнул:

– А мне куда надевать такой замечательный смокинг?

– Носи дома, – предложил Хейдон. – Будешь самый нарядный дворецкий в Инверари.

– Он мне великоват, – с усмешкой заметил Оливер.

– Я подошью, Олли, – вызвалась Дорин. – Стежок здесь, стежок там – и ты у нас будешь как принц.

– Ты думаешь? – заинтересовался Оливер. Он снял смокинг с вешалки и надел его. Увидев себя в зеркале, развеселился. – По-моему, никаких стежков не хватит. Очень уж велик.

– Послушайте, вы уверены, что уходить надо сейчас? – спросила Юнис. – По-моему, мисс Женевьева не поняла, что вы намерены уйти, пока ее нет дома. Она расстроится, что не смогла попрощаться.

Хейдон решительно заявил:

– Так будет лучше.

Он вернулся с Женевьевой из Глазго вчера поздно вечером и ночь провел в ее постели. Встав до рассвета, он перебрался в свою комнату. Утром они поздоровались со всеми и за завтраком рассказали о Глазго и об ошеломляющем успехе первой выставки Женевьевы. Это были минуты счастья и любви, и их омрачало только сознание того, что им придется скоро расстаться.

После завтрака Женевьева пошла в банк к мистеру Хамфри, чтобы договориться о первой выплате, которую она сделает после получения денег за картины. Она просила Хейдона пойти с ней, но он отказался, объяснив, что пойдет по каким-то другим делам. Она внимательно посмотрела на него – видимо, опасалась, что он покинет дом в ее отсутствие. Но он улыбнулся и велел не задерживаться, как будто рассчитывал, что они увидятся после ее возвращения.