Роза пустыни - Сьюзен Симмонс

Он не услышал, как открылась дверь его спальни, только слабый свет газовой лампы, горевшей в коридоре, сказал ему, что кто-то вошел в комнату для гостей, в которой он всегда ночевал.

– Кто это? – прошептал он. Сердце его застучало в груди, словно били в барабан.

– Берти?

Голос был незнакомый, выговор – деревенский.

Чуть помедлив, он ответил:

– Да.

– Можно мне войти?

Он никак не мог понять, кому принадлежал этот девичий голос. И к тому же терялся, не зная, что сказать.

– Зачем?

Дрожащим голоском она призналась:

– Я… я боюсь грозы.

Он нырнул под одеяло, вдруг почувствовав каждый нерв в своем теле, от макушки до паха.

– Ну… Можешь войти, если хочешь.

По ворсистому персидскому ковру прошелестели легкие шаги босых ног, зашуршали простыни, матрас просел: девица скользнула к нему в постель.

Ему немного неловко было задавать ей такой вопрос, но он все-таки спросил:

– Кто ты?

– Дара, – прошептала она, придвигаясь к нему.

– Дара?

– Я работаю у твоей бабушки на кухне. Сегодня понадобилось больше прислуги, так что меня выбрали, чтобы подавать твой праздничный обед.

Теперь он ее вспомнил. Всякий раз, когда у него появлялась возможность, он наблюдал за ней. Обед длился больше часа – шесть перемен блюд. Она была невысокая и стройная, с необычной внешностью, какая-то экзотичная; наверное, корни ее – на каком-нибудь острове в южных морях. И грудь у нее оказалась необычно пышная. Ему вспомнилось, как он пытался представить себе, какого цвета у нее сиськи.

– Я тебя помню, – признался он, с трудом сглотнув. Он и надеялся, что она не сможет прочитать его мысли, и почти хотел, чтобы она это сделала.

Берти, наверное, следовало бы поинтересоваться, как Дара очутилась в таком отдалении от спален для прислуги, однако он этого не сделал. Он опасался, что если скажет что-то некстати, то она просто уйдет.

А этого, как он вдруг ясно понял, ему совершенно не хотелось.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Почти восемнадцать. Наверное.

– А мне только тринадцать. – Знаю. Кухарка сказала.

Он не знал, о чем говорить. Сказал, что пришло в голову:

– Ты умеешь читать, Дара?

– Не-а. А хотелось бы быть ученой.

– А считать можешь?

Она повеселела:

– Угу. – И сразу же добавила: – Только, конечно, до десяти. – Она свернулась рядом с ним и положила руку ему на живот. Потом ее рука медленно сдвинулась ниже, и она захихикала: – А ты очень большой мальчик для своих лет.

Берти обнаружил, что не может дышать.

Дара вдруг отбросила в сторону одеяло и поднялась над ним. Задрав рубашку, девица бесцеремонно опустила свою попу ему на живот, упираясь коленями в кровать по обе стороны его тела.

Протянув руку, она нежно прикоснулась к его лицу.

– Ты мне поможешь, правда, Берти, милый?

Он чуть кивнул.

– Ну, мне нужны честные ответы, – промурлыкала потаскушка, склоняясь над ним в полутьме. – Не надо говорить неправду только для того, чтобы сделать мне приятное.

– Не буду, – хрипло отозвался он.

Почему-то это заставило ее засмеяться.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Святой истинный крест?

Берти кивнул и молча перекрестил свое сердце.

Пышнотелая девица надула губки и томно протянула:

– По-твоему, у меня слишком большие груди?

Он покачал головой и сумел произнести:

– Н-нет.

– Правда-правда?

– Правда-правда.

– Не врешь?

– Не вру.

– Клянешься?

Берти кивнул. Он с чистой совестью мог в этом поклясться. Он был совершенно уверен в том, что это правда.

– Может, тебе надо получше их рассмотреть, прежде чем станешь клясться, Берти. – С этими словами Дара подняла свои смуглые руки и одним быстрым движением сняла через голову рубашку. Не колеблясь ни секунды, она бросила ее на пол. – Ну, что теперь скажешь?

Берти решил, что ничего прекраснее он в жизни не видел.

Груди у Дары оказались округлые и пышные, какими он их себе и представлял. Соски у нее сморщились, словно она побывала на холоде или терла их куском грубой мешковины. Они были красновато-коричневые, как спелые ягоды. Он подумал, что они выглядят ужасно аппетитными.

Ему страшно хотелось попробовать ее на вкус, прикоснуться к ней.

Дара прочла его мысли.

Она наклонилась и прошептала ему на ухо, проводя кончиком языка по мочке:

– Можешь трогать меня, если хочешь, Берти.

Поначалу он оробел, но все-таки протянул руку и опасливо прикоснулся к ее соску одним пальцем. А потом он накрыл ее грудь ладонью и неловко стиснул.

Она наклонилась ниже, пока ее темные соски не оказались у самых его губ.

– Можешь взять меня в рот, если хочешь, Берти.

У него потекли слюни.

– Правда?

– Конечно, правда. – Она засмеялась, и ее тихий гортанный смех показался ему настоящей музыкой. – Давай я тебя научу. Расслабься и приоткрой рот немного шире. Вот так. – Она вложила ему в рот одну твердую коричневую ягоду соска. – Можешь легонько покусывать, пока не разберешься, что к чему. А тогда мы попробуем всякие разные штуки.

Вскоре Берти уже пробовал все ее тело руками, губами и языком. Она называла его способным учеником и время от времени хрипловато постанывала. От этого глухого звука у него по спине бежали мурашки.

Прежде он в ночной темноте трогал себя, но когда Дара приникла губами к его затвердевшей плоти и начала сосать, он хрипло вскрикнул и впервые испытал острое блаженство.

Девица спокойно облизалась, приникла к его губам в мускусном поцелуе, а потом начала сначала.

Да, тот день рождения оказался чертовски хорошим!

Лучшего подарка ко дню рождения он никогда не получал, думал Хилберт Уинтерз, попивая свой портвейн. Его отец и дядя сделали удачный выбор. Он иногда думал, попробовали ли они Дару сначала сами, чтобы убедиться в том, что она – именно тот подарок, какой нужен тринадцатилетнему новичку. Однако он ни разу не задал им этого вопроса.

С него достаточно было воспоминаний.

Хилберт допил портвейн и с трудом поднялся на ноги.

Амелия.

Его глаза сузились при мысли о его «жене» и помощнице.