Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Сергей Лобанов

Почти четыре года так и встречались. Наумыч тайком от жены отгулы брал, однажды в санаторий с Юлей съездил по профсоюзной путевке. Тося думала, что один поехал, лечиться. Как же! После Юльки никаких процедур не надо. Чувствуешь себя молодым не по годам.

Но совесть, она – зараза такая. Начнет грызть – не остановишь. Будь Ильин душой почерствее, как-нибудь справился бы. А так… не перегорело еще в нем старое.

Спустя четыре года стало ясно – надо выбирать. И от того совсем Наумыч с лица спал. Не может он Тосю бросить, хоть и не любит. Предательство это. А Юля ему ультиматумы ставит: или я, или жена. Определяйся.

Правду мужики говорят: с бабами не соскучишься. Горазды они ультиматумы ставить, умеют жизнь превратить в каторгу.

Поговорил он с Юлией по душам. Спросил, за что полюбила его? Мало что ли молодых мужиков в том же их цехе?

Ответила она просто: сердцу не прикажешь. Да и какому молодому разведенка с ребенком на руках нужна? Так только – на раз, на два. Сколько их таких через ее жизнь тенью прошли, не оставив следа. Все стрекача дали. А он, Владимир, надежный, с ним она чувствует себя, как за каменной стеной.

И давай дальше сердце бередить: мол, чего ты все мучаешься, чего живешь с нелюбимой женой? Ведь все у нее, у Юли, есть: и квартира, и машина. Ведь давно ты машину хотел, да все накопить не мог, сначала дети деньги тянули, теперь внукам хочется радость доставить.

Ведь любим мы друг друга, что еще надо? Приходи, живи. На Черное море летом поедем. Ты когда на море в последний раз был? вот-вот. В другой жизни. А жизньто, она не бесконечная, надо же и порадоваться ей когда-то.

А вот тут в точку! Прямо в яблочко.

С такими мыслями Владимир Наумович и жил последние четыре года. Разругаются с Юлей, вернее она с ним Из-за его нерешительности, помирятся через месяцок. Опять все хорошо, пока домой с работы не придет, где Антонина молчит напряженно. Чувствует что-то, а может, даже знает, но молчит. А он злится. И разговора не получается. Так и молчат.

Он у телевизора в зале, она на кухне. Потом и в спальню пускать перестала: в зал иди, ночуй там с телевизором своим в обнимку.

И дети все видят и понимают, взрослые уже давно. Придут иногда со своими «вторыми половинками» да с ребятишками, порадуют. Шум, гам! Вроде двое всего, а криков!

То играют вместе, то раздерутся до слез и бегут к родителям жаловаться. Тут ведь как? Кто первым пожаловался, тот и прав. Давно ли свои такими же карапузами бегали?

А свои тем временем начинают нравоучениями заниматься. Ну а как же! Выросли, поумнели, можно теперь родителей учить жизни да уму-разуму. Дескать, что вы на старости лет, как кошка с собакой, жизнь прожили вместе, чего уж теперь-то?

Невдомек им, что жизнь еще не закончена, что и в сорок с лишним влюбиться можно. Пусть и другая она, любовь. Не такая, как в молодости, но не менее настоящая.

Хотя порой слушаешь детей и понимаешь: да, правы они, чего уж на старости лет? Жизнь действительно прожита. Все в ней было: и радости, и печали, сколько всего вместе перенесли. И все б ничего, но стена отчуждения только крепче и крепче.

Так и мыкался Ильин, окончательно запутавшись и не зная, как разрубить клубок накопившихся проблем, чтобы никого не обидеть.

Однажды он все же решился. Решился после долгих бессонных ночей, когда курил в форточку на кухне, глядя на темную улицу, где уже давно не горели фонари, где стало опасно появляться Из-за начавшихся в стране беспорядков.

Он подумал, что точно уйдет к Юле. Прямо сейчас, ночью. Иначе утром передумает и будет злиться на себя.

Докурив, начал собираться.

Из спальни в халате с виднеющейся из-под него «ночнушкой» вышла Антонина. Прислонилась к косяку, сложила на груди руки, молча наблюдая.

Ее крашенные в черный цвет Из-за проступающей седины волосы были накручены на большие бигуди. Это всегда раздражало Ильина. Бигуди на голове. Большие бигуди.

– Что ж ты молчишь? Не спросишь, куда я на ночь глядя? – в сердцах бросил Ильин.

– Хорошо, что ты решился, Вова, – спокойно ответила Антонина. – Ведь вижу я, как ты мучаешься.

– Так ты знала? – растерянно спросил он, останавливаясь посреди комнаты.

Губы жены тронула грустная улыбка.

– Неужели не понимал? – спросила она. – Бабье сердце не обманешь.

Ильин неуверенно пожал плечом.

– Я предполагал, но… В общем, да – я ухожу.

– Носки чистые, рубашки – в шифоньере, – заботливо сказала Антонина, словно не к сопернице провожала супруга.

– Спасибо, я знаю, – виновато ответил Владимир.

Стараясь не смотреть на жену, он ходил, бросал в спортивную сумку какие-то вещи, надеясь, что Антонина скажет что-нибудь еще.

Но она молчала.

Молчал и Ильин.

Перед тем как захлопнуть дверь, он произнес:

– Прости. Но не могу я больше.

Бросил косой взгляд на жену.

Она молчала, упрямо сжав губы.

Переполненный злостью Ильин вышел из квартиры, едва найдя в себе силы не хлопнуть дверью.

Он не знал, что Антонина после его ухода закусила кулак в отчаянии, прислонившись к проклятому дверному косяку. Потом ушла в спальню, рухнула на кровать, уткнувшись в подушку, заплакала горько-горько, жалея себя несчастную, свою жизнь испорченную, тоскуя об ушедшей навсегда молодости…

Ильин шагал по пустынной темной улице. Он чувствовал вину перед женой, жалел ее, но понимал, что рано или поздно все равно пришлось бы выбирать. А так – Рубикон пройден. Обратного пути нет.

В конце-то концов! Он тоже имеет право на счастье, хватит раздумывать, жизнь на исходе. Чего мучить и себя, и Тосю? Правильно он поступил. Правильно.

Зайдя в полутемный подъезд дома, в котором жила Юля, Ильин постоял, размышляя, что скажет сейчас. Ведь он даже не позвонил, не предупредил.

Поднявшись на площадку второго этажа, он увидел ее дочь – шестнадцатилетнюю Варвару. Девушка, по сути еще подросток, нескладная, высокая, худенькая, сидела на ступеньках лестницы. Рядом примостился какой-то оболтус постарше.

Они курили одну сигарету на двоих, по очереди прикладываясь к пивной бутылке. Еще две пустые стояли на ступеньке.

– О, донжуан нарисовался, – ничуть не пытаясь скрыть неприязнь, произнесла девушка. – Здрасьте-пожалуйста.

– Здравствуй, Варвара, – ответил Владимир Наумович спокойно. – А ты что ночью-то не спишь?

– Не ваше дело! – отрезала девушка с вызовом.

Ее ухажер с наглой миной рассматривал Ильина.

– Мать дома? – неожиданно для себя спросил Владимир Наумович, понимая, что сказал глупость.

– Нет, погулять ушла, – с прежним вызовом ответила Варвара.