Возлюбленный враг - Джейн Фэйзер

Спустя два часа в холодной серой предрассветной мгле эти приятные мысли не помогли преодолеть одновременно навалившиеся на нее усталость, страх и реакцию от пережитого. Хетти принесла ей белый хлеб, творог и холодную воду для умывания. Холодная вода хотя и освежила, но не принесла никакой радости. Таким же безрадостным был завтрак; напряжение, тугим узлом скрутившееся в ее желудке, не давало ей есть. Что-то неприятное должно было произойти с ней в этот день, а поскольку целью было продемонстрировать всем, что подопечная парламента не избежала наказания, следовательно, это произойдет на людях.

Она почти с облегчением отозвалась на стук Дикона в дверь. Его голос неуверенно произнес, что пора ехать. По крайней мере, сейчас она узнает самое худшее. Лейтенант, казалось, избегал ее взгляда и в ответ на приветствие лишь что-то пробормотал, что совершенно не обнадежило Джинни. Во всяком случае с Диконом она всегда чувствовала себя свободно, какой бы неловкой ни была ситуация.

Она вышла на улицу. Небо было затянуто тяжелыми облаками. Отряд уже построен, офицеры верхом, во главе колонны. За исключением Алекса, который стоял между Буцефалом и Джен, держа кобылу под уздцы. Лицо его было непроницаемым. Джинни еще подумала, не кажется ли ей, что тишина какая-то особенная, выжидающая и совершенно нетипичная для такой большой группы людей.

— Добрый день, полковник, — сказала она так, словно это было самое обычное утро.

— Доброе утро, Вирджиния, — ответил он. — Подойди сюда, я помогу тебе сесть в седло.

Его голос был спокойным и ровным, но у нее забилось и затрепетало сердце, когда она подходила к своей лошади. Алекс посадил ее в седло и потом тихо сказал:

— Положи, пожалуйста, руки на луку, одну поверх другой.

Джинни казалось, что двести пар глаз были устремлены на нее в этот момент. Она была слишком горда, чтобы спрашивать, зачем ему это понадобилось, и без единого слова сделала так, как он сказал. Он положил руку у ее бедра.

— Привстань немного, я хочу убедиться, что ты можешь достать луку, не напрягая рук.

Она чуть подалась вперед, чувствуя тепло его ладони сквозь ткань платья. Оставшись довольным, Алекс убрал руку и вытащил из кармана широкую полоску ткани. Пока она в завороженном потрясении смотрела на свои руки, он крепко связал ее запястья.

— Ты можешь держаться за луку, — сказал он таким же ровным тоном, проводя пальцем между материалом и ее кожей. — Повязка не будет тереть, если ты не будешь натягивать ее. Если же ты будешь напрягаться, узел затянется.

Он молча привязал тонкие кожаные поводья к уздечке Джен, потом вскочил на Буцефала, держа поводья в руке. Алекс сделал знак рукой майору Бонхэму, прозвучала команда, забили барабаны, и отряд двинулся по дороге к Лондону.

Джинни хотелось, как это часто бывало в детстве, внезапно стать невидимкой. Тогда, в те последние минуты, когда наказание представлялось неизбежным, это всегда казалось единственным спасением. Но не получалось ни тогда, ни сейчас. На ней даже не было накидки с капюшоном, чтобы натянуть его низко на лицо и скрыть яркую краску стыда и слезы отчаяния, выступившие у нее на глазах. «Только бы не заплакать», — думала Джинни, собрав всю волю в кулак. Она ведь никак не сможет вытереть слезы связанными руками и лишь привлечет к себе большее внимание.

Будь проклят Алекс с его жуткой способностью выбирать наказания, которые попадали в самую точку! Но ни жесткости, ни боли она не чувствовала, ткань была мягкая, как шелк, узел достаточно свободный, чтобы можно было двигать кистями. Совершенно беспомощная, Джинни была вынуждена цепляться за луку седла, чтобы удержать равновесие: ее лошадь подчинялась не ей, а чужой воле. Ее статус пленницы был подчеркнут со всей очевидностью, и Алекс показывал всем, что отныне у нее не будет возможности ускользнуть.

Джинни призналась себе, что, хотя и ужасно сердита, не может не восхищаться и не завидовать его находчивости. Она осознавала, что в какой-то степени это наказание оправданно. С самого начала они оба понимали неизбежность последствий противостояния между ними — любовниками. Алекс всегда говорил, что возлюбленную будет защищать, а с врагом — бороться. Сейчас наилучшим выходом для нее будет достойно принять это унижение, которая она сама вызвала на свою голову. И, в конце концов, она все равно победила.

От этой мысли на лице у нее появилась едва заметная улыбка, плакать расхотелось. Высоко держа голову, она распрямила плечи и начала обращать внимание на то, что происходило вокруг нее. Когда, наконец, покажется Лондон? Она никогда не была в нем, но Эдмунд много рассказывал о его великолепии, бесконечно разжигая ее воображение. Джинни понимала, что сейчас атмосфера будет несколько иной, ведь безудержная роскошь королевского дворца уступила место сдержанности пуританского парламента. Отряд приближался к городу с юга, значит, придется пересекать реку Темзу, чтобы попасть в центр города. Джинни гадала, пойдут ли они тогда по Лондонскому мосту или же воспользуются паромной переправой у дворца Лэмбет. Со слов Эдмунда она знала, что других дорог нет.

Ее настолько захватили собственные мысли, что она забыла о своем раздражении, а может, даже и о его причине, и уже собиралась задать вопрос Алексу, как вдруг он сказал:

— Дикон, возьми, пожалуйста, поводья Джен. Я хочу поехать впереди, с майором Бонхэмом.

Дикон немедленно выполнил просьбу, и Джинни искоса взглянула на молодого человека.

— Не стоит смущаться из-за моего положения, Дикон. Я сама виновата.

— Возможно, — пробормотал лейтенант, покраснев. — Но нельзя так обращаться с леди.

— Однако же это вполне уместно по отношению к мятежнице. — Ее ответ прозвучал удивительно весело.

— Если повязка очень тугая, я могу попытаться ослабить ее, — внезапно выпалил Дикон, покраснев еще сильнее.

Джинни с изумлением взглянула на него.

— О, Дикон, — растроганно сказала она, — ты действительно готов снова напроситься на взбучку от полковника — и ради меня?

— Я считаю, что это неправильно, — твердо сказал он. Джинни улыбнулась и покачала головой.

— Я искренне благодарна тебе, но я не испытываю никаких неудобств. Видишь, повязка совсем свободная. — Она покрутила руками в подтверждение своих слов.

В этом момент вернулся Алекс.

— Благодарю, Дикон. — Он взял поводья, потом еще раз внимательно взглянул на своего адъютанта. По лицу его скользнула усмешка, но он лишь сказал: — Можете вернуться на свое место, лейтенант. — Дикон тут же ретировался, а Алекс, кивнув в сторону Дикона, сказал Джинни: — У меня такое впечатление, что моя звезда начинает закатываться.

— Ему не нравится то, как ты обращаешься со своими пленными, — ответила она. — А я нахожу его заботу очень трогательной.

— Остается только надеяться, что эта телячья любовь не станет слишком утомительной, — заметил Алекс со смешком.

— Телячья любовь? О чем ты? — спросила Джинни, искренне удивившись.