Проклятие валькирии - Елена Счастная

Мерд тоже выглядела истинной женой конунга. Теперь не всякий раз, верно, увидишь на ней мужцкие порты да оружие в руке: поверх искусно расшитого по вороту и рукавам платья она надела хангерок тонкой шерсти, украшенный разноцветными бусами и золотыми фибулами. Волосы сплела в косы, убранные за спину и блестящие в мутном утреннем свете снежной белизной.

Мерд тоже выглядела истинной женой конунга. Теперь не всякий раз, верно, увидишь на ней мужцкие порты да оружие в руке: поверх искусно расшитого по вороту и рукавам платья она надела хангерок тонкой шерсти, украшенный разноцветными бусами и золотыми фибулами. Волосы сплела в косы, убранные за спину и блестящие в мутном утреннем свете снежной белизной.

Она ничуть не таясь смотрела на Ингольва. Он и хотел бы понять, что кроется за ее взглядом больше: обиды, боли об убитом брате или сожаления о том, что так все заканчивается. Закончились времена, когда они могли беззаботно сходиться в поединках, призванных не повысить мастерство, а быть ближе друг к другу. Могли бросаться двусмысленными словами, не краснея и не опасаясь кары от строгих родичей. Все кануло в темную бездну. Но странно: Инголье не жалел о том. Так будет лучше.

Чуть позже пришли и Фадир с сыновьями. Тем в этот раз было словно все равно. Пожалуй, они были рады любому исходу тинга: казнят Ингольва или изгонят. Лишь бы с глаз долой.

Хакон занял свое кресло, вынесенное на улицу как раз для такого случая. Одну руку, унизанную кольцами, положил на подлокотник, а обрубок другой прикрыл плащом. И верно, его увечье не сразу бросалось в глаза, потому что воин вел себя не как увечный. Мерд села рядом. Долго и старательно она оправляла подол, словно ей было очень неловко в своем новом обличий.

Помалу вокруг собрались и воины, показалось, все до единого. Пришли и хевдинги, что прибыли на свадьбу, но невольно угодили на суд. Лейви протиснулся вперед и встал, скрестив на груди руки: никто не попытался затолкнуть его обратно в толпу.

Хакон окинул всех взглядом и удовлетворенно кивнул своим мыслям.

— Я рад, что все смогли спешно собраться на тинг Сегодня мы будем судить Ингольва, сына Радвальда Белая Кость, за совершенное убийство Эйнара, сына Альвина Белобородого, — зычно проговорил конунг

Альвин переступил с ноги на ногу, и его тяжелый взгляд слоено дубиной опустился на голову.

— Я требую казни бастарда, — заявил ярл, но его слова потонули в недовольном гуле воинов.

Альвин от того ничуть не стушевался, только набычился сильнее, готовясь упорствовать в своем требовании. Хакон поднял руку, жестом обрывая шум. Фадир, чуть исподлобья оглядывая воинов, чему-то усмехнулся едва заметно, а затем склонился к уху сына, рядом с которым сидел, и шевельнул губами. Хакон выслушал его, но ничего, по чему можно было бы догадаться о сказанном, не отразилось на его лице.

— Я понимаю и разделяю твое негодование, ярл Альвин, — заговорил он снова. — Но по справедливости и закону, без которого мы давно превратились бы в кучу головорезов, нужно выслушать и самого Ингольва. Ведь его поступок тоже был совершен по причине, что кажется ему достаточной для убийства.

— Они были побратимами! — рявкнул Альвин.

— Эйнар предал нашу клятву, — невозмутимо ответил Ингольв, не дожидаясь разрешения говорить. Хирдманны поддержали его низким рокотом голосов. — Он оклеветал моего отца…

— Разве оклеветал? — потирая подбородок, с долей иронии в голосе поинтересовался Фадир.

— Оклеветал. И хольмганг подтвердил это!

Новая волна согласного ропота всколыхнулась среди воинов. Железное Копье слегка тревожно покосился на тех, кто стоял ближе всего к нему. Неприятно осознавать, что те, кто перешел в твой хирд, sosce не поменяли своего мнения о смерти Радвальда.

— То дела минувшие, — повысил голос Хакон. — И убил ты его, кажется, не поэтому. Говорят, из-за рабыни, которую он взял, имея на то такое же право, как и ты сам недавно.

— Он взял ее против воли, — тяжело уронил Ингольв, понимая, как мало это значит для остальных.

— У нее нет своей воли, — возразил конунг — Но это значит, верно, что рабыня, которой ты лишился вместе с другим имуществом, была тебе дорога?

— Мне была дорога честь девушки, которая находилась под моей защитой.

Хакон хмыкнул, но без издевки. Внимательно он окинул Ингольва взглядом, размышляя. И недовольно скривился, когда снова заговорил Фадир:

— В вашем роду, верно, у всех мужчин тяга к рабыням. Редкие смешки послышались из толпы, но быстро стихли.

— Кто из нас ни разу не бывал с хорошенькой рабыней? — вдруг улыбнулся Хакон. — Но мы сейчас говорим не о том. Признаться, об Эйнаре болтали всякое. Его поступки, о которых ты, Альвин, знаешь больше других, не всегда были достойными воина. И гнев Ингольва тоже можно счесть справедливым, а порыв благородным, хоть он и без сомнения погорячился.

— К чему ты ведешь, сопляк? — рыкнул Альвин, делая шаг вперед. Кто-то из хевдингов попытался его остановить, но багровая ярость застилала ему взор.

Впрочем Хакон ничуть не дрогнул.

— Я признанный всеми здесь конунг! — грянул он в ответ. — И уж коль стал им раньше, чем моя борода поседела, а ум покинул голову, то ты будешь слушать меня молча, Альвин Белобородый, хоть и годишься мне в отцы.

Фадир коротко сжал его предплечье, предупреждая излишний гнев.

— Тогда говори свое решение, не тяни, — чуть тише пробурчал посрамленный ярл, отступая на свое место.

— Закон говорит, что вы оба должны выждать прежде чем вновь обсудить плату Ингольва за убийство твоего сына. Будет то его жизнь или вергельд, мы решим на следующем тинге, на который вы обязуетесь прибыть. Я изгоняю Ингольва, воина моего хирда, до следующего лета. Он должен покинуть эти земли без имущества, кроме оружия и одежды, что сейчас надета на нем. Он должен сторониться людского жилья до границ моих владений. Будь у него отец или брат, он должен был бы последовать за ним. Но раз его нет…

— Есть, — звонко, на всю округу, возвестил Лейви, заставив всех, кто слышал о том впервые, удивленно на него посмотреть. — Есть. Ингольв мой побратим. Это могут подтвердить двенадцать свободных воинов. А то и больше. Потому я считаю себя обязанным уйти с ним.

На сей раз Хакон заметно разозлился, но снова сумел удержаться от негодования. Пожалуй, он был достоин уважения больше, чем казалось поначалу, и уж точно больше, чем его отец и братья. Конунг только дернул бровью, глянув на скальда, которому милостиво сохранил жизнь, но который нашел способ улизнуть из-под груза данного им обещания.

— Что ж. Тебе снова повезло, Ингольв Радвальдссон, — угрожающе проговорил он. — Но, если не найдется у хевдингов и хирдманнов веских доводов против моего решения, вы с Лейви можете выметаться отсюда прямо сегодня.

Хакон выждал в полной тишине, что разрушалась лишь плеском воды на пристани, не найдется ли того, кто сможет возразить правителю. Но никто, даже Альвин, и рта не раскрыл. Кому-то, верно, было все равно. А кто-то молча поддерживал Ингольва.