Эликсир Купрума Эса - Юрий Сотник

– Пожалуйста. Слушаю.

– Вы ведь были очень настроены против беседы с детьми среднего возраста?

– Да. Мы оба категорически были против, – быстро ответил профессор. – Категорически!

– А потом вы как-то очень уж вдруг изменили своё решение?

– Совершенно верно! С поразительной быстротой! – ещё энергичнее подтвердил профессор.

Директор значительно взглянул на Надежду Сергеевну, застывшую в кресле, затем он снова обратился к учёному:

– Скажите, Пантелей Карпович, перед тем как вы изменили своё решение… к вам не обращалась девочка лет двенадцати? Довольно хорошенькая, брюнеточка…

Тут Пантелей Карпович вскинул указательный палец, и небольшие бесцветные глазки его расширились.

– Вот! Вот именно что обращалась! – провозгласил он. – И знаете, что она нам сказала? Она сказала: «Идите и выступайте!» У нас только сейчас был крупный спор с Виктором Евгеньевичем.

Родя взглянул на Веню, как бы спрашивая его: «Ну, что?!»

– Да-а-а-а! – не то чтобы прошептал, а скорее выдохнул тот.

* * *

Глотая слёзы, подходила Зоя к своему дому. Злость её прошла, теперь её мучило раскаяние. Ну зачем она заставила Маршева сунуть в карман экспонометр?! Ну зачем она приказала Круглой Отличнице ударить Родьку по носу?

Ей вспомнился Купрум Эс и его мечтательная улыбка, с которой он говорил о своём эликсире, о том, сколько хорошего он может принести. А что сделала она? Из доброго дела, затеянного ею, получилась какая-то глупость, а потом… потом вот что она наделала!

– Дура подлая! – шептала она, поднимаясь в лифте и вытирая слёзы платком. – Кретинка идиотская!

А дома её ждала ещё бо́льшая неприятность. Мама встретила её хмурая, чем-то явно расстроенная.

– Чай будешь пить? Иди! – коротко сказала она и ушла в кухню.

Чаю Зое не хотелось, но она прошла вслед за матерью и села за стол.

– Мама, ну а как папа? – спросила она.

– Ничего, – ответила мама, бесцельно помешивая на блюдечке варенье.

– Ну, а что врачи говорят?

– Ничего не говорят.

– Мама, ну что ты меня за дурочку принимаешь! – воскликнула Зоя и добавила властно: – А ну-ка скажи мне подробно, в чём заключается папина болезнь и как она выражается. Рассказывай!

Зоина мама подняла на неё такие же большие, как у дочки, глаза и заговорила с досадой на себя, сознавая, что этого не следует дочери говорить:

– Так вот! У папы была вспышка острого психического заболевания. Ты попросила его в порядке шефства подарить Дворцу пионеров станок, и он отправил во дворец станок ценнейший, уникальный, который тысячи стоит. Не удивительно, что, когда он опомнился, с ним случился инфаркт. Ведь он теперь считает себя психически неполноценным.

Зоя застыла над чашкой с чаем. Так вот оно как обернулось ещё одно её «доброе дело»! Нет, довольно с неё «добрых дел». Через несколько минут она сказала:

– Мама, я пойду прогуляюсь. Голова что-то тяжёлая.

Надев плащ, она вышла. Всё-таки ещё одно доброе дело она совершит, самое последнее: с помощью эликсира она заставит, чтобы её пропустили к папе в больницу, а там расскажет отцу про эликсир и объяснит ему, что он никакой не сумасшедший. Чтобы он не мучился.

А в кабинете директора Дворца пионеров продолжался негромкий взволнованный разговор. Решено было пока ничего не говорить о чудесах, связанных с Зойкой, ни Троеградову, ни Тигровскому даже – словом, никому. Затем профессор Кукушкин сказал, что прежде всего ему необходимо выступить перед детьми, что, только освободившись от этой навязанной ему Зойкой идеи, он сможет вновь чувствовать себя нормальным человеком. Между тем Надежда Сергеевна узнала по справочной телефон Ладошиных и стала звонить Зоиной маме. Было решено пригласить её во дворец и растолковать, каким фантастическим даром обладает её дочка. Однако телефон у Ладошиных всё время был занят.

Профессор Троеградов выступал перед ребятами не больше десяти минут. Он даже не пытался говорить так, чтобы слушатели могли его понять. Сердитым голосом он просто-напросто прочёл отрывок из лекции, которую обычно читал студентам. Ребята вертелись, довольно громко разговаривали и то и дело со звоном роняли на пол номерки от пальто. Когда он кончил, Кукушкин попросил не ждать его, сказал, что задержится, и Троеградов уехал. Уехал и Тигровский, потому что День открытых дверей в «Разведчике» закончился.

Пантелей Карпович выступал ещё хуже, чем Виктор Евгеньевич. Он экал, мекал, запинался, путал слова, потому что думал совсем о другом. Потом он вернулся в директорский кабинет. Там Надежда Сергеевна всё ещё пыталась дозвониться Ладошиным, но в трубке по-прежнему раздавались короткие гудки.

– Может быть, у них телефон испорчен? – проговорил Яков Дмитриевич.

– Скорее всего, Зоина мама разговаривает с какой-нибудь подругой о состоянии своего мужа, – сказала Надежда Сергеевна.

Пантелей Карпович сидел в это время, откинувшись на спинку дивана, сцепив, по своему обыкновению, руки на животе, и вертел одним большим пальцем вокруг другого.

– А знаете, что я предлагаю, товарищи? – воскликнул он неожиданно громко. – Пойдёмте сейчас к ним, к Ладошиным!

Тут все почти хором, даже ребята, заговорили о том, что из этого ничего не получится. Ведь Зойка почти наверняка окажется дома, и тогда всем придётся залепить уши «Слип камли» и разговаривать с Зойкиной мамой будет невозможно.

Слегка улыбаясь, профессор продолжал вертеть большими пальцами.

– Я всё это прекрасно понимаю, – спокойно сказал он. – Но, видите ли, мне на этот раз хочется стать кроликом.

– Кем? – не понял Яков Дмитриевич.

– Стать подопытным кроликом. Если мы узнаем, что Зоя дома, вы залепите себе уши «Слип камли», а я этого не сделаю и попытаюсь поговорить с её мамой.

Все помолчали, ошеломлённые предложением профессора, потом Родя пробормотал:

– Так она… она прикажет вам уйти, и дело с концом!

– А вот мне как раз интересно узнать, как долго я смогу сопротивляться её приказанию, если соберу всю свою волю.

Яков Дмитриевич поднялся со своего места:

– Но, Пантелей Карпович, уважаемый, послушайте меня! Девчонка взбалмошная, самолюбивая… Она вам не только уйти прикажет, она вам может приказать выкинуть что-нибудь такое, что…

– Я это предвижу, – прервал его Кукушкин. – В таком случае вы силой удержите меня, и посмотрим, что со мной после этого получится. – Пантелей Карпович встал. Теперь он не держал руки на животе, он опустил их по швам, а живот слегка подтянул. – В общем, так, товарищи, – сказал он, уже не улыбаясь, – этот случай слишком необычен, слишком серьёзен. Просто непростительно будет не исследовать его с начала и до конца.