Приключения в дебрях Золотой тайги - Станис Фаб

Вот она подошла к Черчиллю, затем к Николе.

Вот припала к груди каждого, громко шмыгала носом, обвела лежащих своей клюкой, будто-то бы карандашом контур обрисовала. Потом словно бы снимала с них одежду: кинула клюку и начала двигать руками вверх-вниз. Элен подумала, что бабушка руками машет, как заправский дирижер.

Потом Хиростинья склонилась к Черчиллю и Николе и стала неожиданно громко шмыгать носом, вдыхая воздух, который только что баламутила над своими пациентами.

Наконец лекарка устало села на краешек лавки, где лежал Черчилль, и, поманив Федора-Григора, что-то шептала ему. Они вместе вышли из дому, и скоро башлык вернулся с несколькими пучками травы.

– Велела заваривать эту траву и поить их всю ночь.

– Что с ними? Она сказала, что с ними? – Элен взяла траву и стала ее рассматривать.

– Ничего не сказала. Что-то шептала про «Чертово кладбище» и, вот, траву дала.

– Чертово кладбище? Погодите, что-то я слышал про это… – стал вспоминать Катаев.

– Чертово кладбище, очень худо, худое-прехудое место, – покачал головой Дженкоуль.

– Я вспомнил, – воскликнул Катаев. – Местные газеты писали об аномальных местах в сибирской тайге. Их именно так и называли:

«Чертово кладбище». Мы проплывали то место, где речка Кова впадает в Ангару. У Ковы есть приток Какамбара. Где-то там есть выжженные поляны, скот и птица залетная на них исчезают. Да и люди нередко в тех местах пропадали.

– Я тоже слышал про Чертово кладбище, – Дженкоуль склонился над Николой. – Какамбара красивая река, я там ходил. Видел такую поляну. Правильный круг, а внутри все черное, словно большой костер жгли. Ни травы, ни деревца, просто черная земля. Шибко страшное место. Все живое там гибнет. Там корова погибла, доставали ее веревками с крючьями, и когда ее разделали, мясо было красное-красное.

– Про последствия падения метеорита говорят в этой связи. Но вряд ли, конечно, наш случай как-то связан с удивительным космическим событием – падением Тунгусского метеорита, хотя граница его падения недалеко, – заметил Катаев.

– Ну, что, давайте отпаивать наших спутников. Если не приведем их в чувство до полудня завтрашнего дня, будем просить рыбаков приютить их у себя до полного выздоровления. А там нагонят нас.

– Я займусь отваром. А вы ужинайте и отдыхайте. Посплю во время следующего перехода, – сказал Элен.

Хозяин заставил стол простой рыбацкой пищей: соленой да вяленой рыбой, свежим хлебом. Вместо чайной заварки использовал иван-чай. Чудесным было здешнее масло кедровое.

– Эх-ма! Сколько вкуснотищи! – растрогался Яковлев. – Да что еще нужно: кедровое масло есть таежный эликсир!

– Вы как рекламный агент заговорили, – усмехнулся Сидоров, поднося хлеб ко рту. – Осталось добавить: «из лучших лесов Енисейской тайги».

Сидоров, видимо, хотел сказать что-то еще в том же духе, ироническое, но сосредоточился на жевании. На лице его обозначилось удивление.

– О, вкусно! Редчайший продукт. Целебный, говорите?

– Он и раны заживляет, – Вадим Петрович был горд за таежное масло.

– Господа, – Сидоров схватил еще хлеба, макнул его в плошку с кедровым маслом и стал жевать, причмокивая от удовольствия, – нужно продавать маслице! Продавать в Европу! Нарасхват пойдет!

– Что ж вы такой неугомонный, Григорий Матвеевич, – устыдил его Яковлев. – Всех бы подождали, неудобно перед хозяином.

– А я, представьте себе, не ем, а пробую новый уникальный пищевой продукт, который отлично подойдет для жителей центральных городов России, Европы и Америки. Господа, вы представьте себе изящную стеклянную баночку с яркой этикеткой, на которой изображены кедры-великаны, кедровые шишки и надпись: «Таежный эликсир от 100 болезней. Из лучших лесов Енисейской тайги.

Показано всем женщинам и детям, мужчинам рекомендуется всегда. Восстанавливает организм за три дня».

– Эка ты хватил, братец. Откуда три дня взялись? – рассмеялся Яковлев.

– Это я к примеру. Реклама! Вот вам и капиталы. Что, Федор-Григор, будешь нам маслице-то поставлять?

– Пошто нет, цену дадите хорошую, я мужиков со всего берега соорганизую. И масло, и орех, и канифоль поставим, а надо – и березовый уголек, деготь выгоним. Мы много чего умеем. Зимой-то особой рыбалки нет. Ну, а теперь давайте к столу, поздновато, утро скоро, а мы не емши. Вам завтра в новый путь, нам завтра – привычный ход.

Сели за стол молча, ели без особых разговоров.

Появилась Элен.

– Мне кажется, им стало лучше. Влила в них весь отвар, и они снова спят… – словно в подтверждение слов Элен в сенях раздался такой мощный храп. Все заулыбались, раздался смех, путешественники захохотали. Напряжение дня уходило…

– Ну, с таким-то рычанием будут здравствовать, – заметил Федор-Григор, и всем стало легче.

– Раз такое дело и к выздоровлению путь наметился, выпьем за полнейшее изгнание недугов.

Не знаю, чего там Хиростинья про Чертово кладбище наговорила, а наш способ изгонять чертей верный. Перекрестимся и за здоровьице приложимся.

Федор-Григор достал из угла косушку самогонки.

– Чистейшая рыбацкая бульбулька.

– Чистейшую бульбульку гонят из красной рыбы, я слыхал про такой рецепт, – отшутился Сидоров.

Но Вадим Петрович, который так волновался об американце и сейчас, когда все шло хорошо, на радостях поверил бы любой нелепице.

– Да не может быть! – удивился он, выпив стопку. —

Запах рыбный не присутствует.

Все засмеялись.

– Не слушай их, любезный, – башлык налил еще по стопочке. – Этот напиток розового цвета из местной рябинки получается. Лекарство наше – промокнешь весь до костей, а тут рябиновая бульбулька.

Спать легли далеко за полночь. Тревога за Черчилля и Николу прошла. Стало как-то сразу легко, путешественники расслабились, слово цеплялось за слово, тек неспешный и доверительный разговор. Когда небо над рекой стало сереть, закемарил говорливый Яковлев, а Сидоров к тому времени уже сладко посапывал, уткнувшись в его большое плечо. Элен прикорнула возле своих пациентов, часто просыпаясь и прислушиваясь к их дыханию… В этом доме не ждали беды и потому отдыхали и душой, и телом.

Первыми проснулись Черчилль и Никола. И тот, и другой ничего не могли вспомнить, чтобы как-то объяснить свое странное состояние.

– Что, совсем ничего не помните? – сердился Вадим Петрович. – Как это ты, Фрэнк, ничего не помнишь! Ну, хоть что-то?

– Ничего, ровным счетом ничего. Ночью перед сном меня Никола отозвал. Сказал, что пока валежник для костра собирал, наткнулся на гору, бледно-зеленоватую. И предложил посмотреть. Он ведь про камешки мои драгоценные слышал вашу перепалку. А я подумал: может, это изумрудная гора! Отчего ж не глянуть. Ну, пошли, взяли лампу масляную и, видимо, заблудились. Плутали, плутали. А потом ничего не помню, как будто кто-то стер мне память. Я даже не знаю, как мы к реке потом вышли.